Революционное самоубийство

После двухнедельного пребывания в Хайленд-Аламедской больнице мое состояние улучшилось, и меня переправили в санитарную часть блока для смертников в Сан-Квентине. По официальной версии, я находился здесь для собственной же безопасности. Когда «скорая помощь», на которой меня транспортировали в тюрьму, подъезжала к Квентину, полицейские сказали мне хорошенько посмотреть на тюремные стены, потому что мне предстоит пробыть там очень и очень долго. Пока меня везли на каталке по коридорам Сан-Квентина по направлению к блоку смертников, один за другим охранники кричали мне «покойник, покойник, покойник». Заключенным не разрешается говорить с человеком, помещенным в блок смертников.

Больничные тюремные камеры в Квентине находятся по соседству с камерами, где содержатся психически больные заключенные. Если моя запиралась на целых три замка, то большая часть их камер была вообще открыта, потому что эти заключенные становятся беспокойными в маленьком пространстве. В коридоре для них стояли тренажеры, карточные столы со стульями, несколько игр, чтобы они могли себя занять.

Среди этих душевнобольных был один мексиканец, кажется, его звали Робилар. Мы с ним поладили, так как он думал, что мусульманин, а я его не разубеждал. Каждый день он стоял около моей камеры, играл на гитаре, пел мне и говорил: «Не беспокойся, все будет хорошо».

Всю жизнь Робилар то и дело попадал в тюрьму. На этот раз парень убил своего сокамерника. Как и я, на суде он защищался самостоятельно и проиграл дело. Однако смертный приговор был отменен, когда Робилар был объявлен неспособным вести самозащиту. После этого его заперли в психушке в Квентинской тюрьме. Он пытался резать себе вены, так что его камеру перестали закрывать и позволили ему свободно перемещаться по тюрьме. Робилару нравилось смотреть, как перевязывают мою рану. Когда приходили врачи и снимали мне повязку, чтобы наложить новую, Робилар ходил вокруг моей кровати и заглядывал под руку врачам, прищелкивая языком от возбуждения.

На третий день моего пребывания в Квентине в соседнюю камеру поместили новенького — белого. Мы так и не узнали его имени, но нам было известно, что его должны освободить через полгода. Весь тот день, когда привели нового заключенного, Робилар пел мне, а вечером он прокрался в камеру к новичку, перерезал ему горло и пробил череп спортивной гирей. Потом он вернулся в свою камеру и стал петь одну и ту же песню:

Печалься же, Том Дули,
Печалься и плачь;
Печалься же, Том Дули,
Бедняга, ты должен умереть.

Он все еще пел, когда я заснул. Было это около десяти вечера. Хотя убийство случилось в соседней с моей камерой, я и понятия об этом не имел, да и никто не догадался, пока на следующее утро охранники не нашли новичка бездыханным. Робилара окончательно объявили неизлечимо больным. Он совершил седьмое убийство, четвертое в тюрьме. Три предыдущих раза он убивал своих сокамерников.

Полежав две недели в Сан-Квентине, я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы встать с больничной койки. Мне хотели помочь, но я пошел сам. Из Квентина меня переправили в Аламедскую окружную тюрьму в центре Окленда, где мне уже приходилось бывать раньше. На этот раз я должен был просидеть там одиннадцать месяцев — до и во время слушания по моему делу.

25. Стратегия

Лицемерие американского фашизма заставляет его прикрывать атаку на политических преступников юридической фикцией из правовых норм об ответственности за преступный сговор и в высшей степени изощренными ложными обвинениями. Массы должны научиться понимать настоящую функцию тюрем. Как они могут существовать в таких количествах? Каков на самом деле основной экономический мотив преступления и на какие типы в действительности официально делятся преступники или жертвы? Люди должны узнать, что, когда кто-нибудь «оскорбляет» тоталитарное государство, то он совершенно точно не совершает преступления против тех, кто живет в этом государстве. Он нападает на привилегии, которыми пользуются немногие привилегированные.

Джордж Джексон. Кровь в моих глазах