Революционное самоубийство

13 ноября 1967 году большое жюри Аламедского округа выдвинуло против меня обвинения. Меня обвиняли в совершении трех преступлений: убийстве патрульного Джона Фрея, нападении на патрульного Герберта Хинса с угрозой применения смертельного оружия и в похищении чернокожего по имени Дел Росс, находившегося поблизости от места преступления. Я заставил его отвезти меня на машине в Кайзеровскую больницу. Кажется, именно так я и попал в больницу. Согласно показаниям Дела Росса перед большим жюри, я и еще один человек забрались в его машину, наставили на него пистолет и сказали ему ехать в больницу. Но, как сказал Росс, не доехав до больницы, мы выпрыгнули из машины и растворились в ночи.

Среди представленных большому жюри вещественных доказательств были: пуля, извлеченная из спины патрульного Фрея; пуля, извлеченная из колена патрульного Хинса; револьвер Хинса; две девятимиллиметровые гильзы, найденные на улице; два спичечных коробка с марихуаной, обнаруженные под сиденьем машины, за рулем которой я ехал; разные фотографии, сделанные на месте происшествия; ксерокопия записи об оказании мне первой помощи в Кайзеровской больнице. Пистолет патрульного Хинса оказался единственным оружием, найденным на месте преступления. Девятимиллиметровые гильзы были не от него, что было слабым доказательством. Большое жюри заслушало показания Хинса, Дела Росса, прибывших к месту перестрелки полицейских, медсестры, которая принимала меня в Кайзеровской больнице, а также экспертов, проводивших баллистическую экспертизу. Было установлено, что утром 28 октября было сделано семь выстрелов. Патрульный Хинс получил три ранения, в патрульного Фрея попали дважды — пули угодили ему в бедро и в спину. Совершенно расплющенная пуля, которая, возможно срикошетила от какой-то другой поверхности, была найдена в двери «Фольксвагена», принадлежащего Ла-Верне.

Показания по делу большое жюри стало заслушивать после того, как меня перевели из Сан-Квентина в окружную тюрьму в Окленде. Несмотря на полученное всего лишь несколько недель назад тяжелое ранение, я быстро шел на поправку и окреп настолько, что мог приступить к планированию политической стратегии на суде. Я не хотел вникать в юридические тонкости, меня занимала исключительно политическая стратегия. Решение номер один, принятое партией, гласило, что все адвокаты остаются в стороне от политических вопросов, касающихся моего дела. Разумеется, мне необходимо было знать всю юридическую подоплеку, но я не собирался задавать много вопросов на этот счет. Юридические тонкости определенно стояли для меня на втором месте. Самым важным было идеологическое и политическое звучание судебного процесса.

Под термином «политическая стратегия» я подразумеваю следующее: я хотел использовать суд как средство политической дискуссии, чтобы доказать, что необходимость борьбы за мою жизнь логически и неизбежно вытекала из всех наших усилий, направленных на борьбу с угнетателем. Разнообразная деятельность и программы «Черных пантер», наблюдение за полицией и сопротивление жестокому обращению полицейских не на шутку встревожили властные структуры, после чего власть стала копить силы, чтобы навеки задушить нашу революцию. Общественное внимание мне было обеспечено. Так почему было не использовать зал судебных заседаний и средства массовой информации с целью преподать еще один урок чернокожему народу? Для нас ключевым моментом в деле была жестокость полицейских, но мы надеялись пойти дальше, чем просто подчеркнуть это. Мы также хотели обратить внимание и на другие проявления жестокости, от которых страдали бедняки, — на безработицу, плохие жилищные условия, подчиненное образование, недостаток объектов общественного пользования (средств связи, городского транспорта, коммунальных услуг и т. п.), несправедливый призыв на военную службу. Эти явления стояли рядом с жестоким обращением полиции. Если мы смогли организовать людей на борьбу с последним, что мы были просто вынуждены сделать, возможно, нам удалось бы сподвигнуть их и на борьбу с другими формами угнетения. На самом деле, гораздо чаще система уничтожает нас своим пренебрежением, чем при помощи полицейского пистолета. Огнестрельное оружие — это только coup de grace, завершающий смертельный удар так сказать, всего лишь исполнитель. Ликвидировать условия, которые делают возможным этот coup de grace, — вот в чем состояла наша цель. Тогда следствие этих условий — оружие и убийство — исчезли бы сами. Поэтому предстоящий судебный процесс заботил партию «Черная пантера» не столько с точки зрения спасения моей бедной жизни, но сколько как возможность организовать людей и оказать содействие их борьбе.