Широкий отзвук в стране вызвала стачка на Новой бумагопрядильне в марте 1878 г. Рабочих возмутило введение «новых правил», уменьшавших их заработную плату. Недавние выходцы из деревень, они свято верили в то, что «правила» – выдумка фабриканта и что городское начальство за них заступится. Не слушая предупреждений землевольцев, они посылали депутации к полицейскому приставу, градоначальнику – все оказалось напрасным. Вот тогда-то рабочие стали прислушиваться к словам революционеров. Правда, как вспоминал Плеханов, многие фабричные принимали землевольцев за «царских людей», которые тайно рассылаются «разузнать, нет ли где притеснения народу». От них ждали, что они напишут «хо-о-рошенькую бумажку» и царь облегчит положение рабочих. Тем временем начались аресты и среди фабричных, и среди революционеров. Последнее воспринималось стачечниками с особой болью.
Вскоре хозяева Новой бумагопрядильни пошли на грошовые уступки. Но рабочих сломили не они, а полицейские репрессии. Стачка, продолжавшаяся две недели, прекратилась. Но не прекратилось рабочее движение. Поздней осенью того же 1878 г. стачки разразились вновь на Новой бумагопрядильне, фабриках Шау, Мичри, Шапшал…
Сама жизнь, практика революционной борьбы давали землевольцам прекрасный материал для политической агитации. На живом примере можно было бы показать значение политических свобод, объяснить роль полиции, государственного аппарата. Но этой возможностью землевольцы не воспользовались. Для того чтобы осознать необходимость политической борьбы, революционерам не хватало малости, последней капли. Такой каплей стала деятельность дезорганизаторской группы «Земли и воли».
Здесь необходимо рассказать о ситуации, сложившейся к 1878 г. В то время, когда члены землевольческих поселений в народе – а они составляли основную массу организации – теряли веру в свои силы, надежду на возможность успешной пропаганды среди крестьян, горстка землевольцев, занимающихся дезорганизаторской работой, приковывала к себе внимание общества, причем не только России, но и Европы и всего мира. В самой дезорганизаторской деятельности землевольцев не было ничего необычного или специфически российского. Как любая организация, находящаяся в подполье, «Земля и воля» должна была защищаться от палачей, шпионов и провокаторов, угрожавших ее существованию и жизни ее членов. Однако в самодержавной России дезорганизаторы постепенно активизировались, их деятельность стала приобретать самостоятельное значение.
Она началась выстрелом Веры Засулич в петербургского градоначальника Трепова в начале 1878 г. Девушка, записавшись на прием к сановнику, выстрелом из пистолета тяжело ранила его в кабинете. Засулич была тут же схвачена. На следствии она объяснила свой поступок тем, что Трепов приказал высечь содержащегося в доме предварительного заключения Боголюбова лишь за то, что арестованный при встрече с градоначальником будто бы не снял шапки. Проведя незадолго до этого процесс «193-х», правительство не решилось на новый политический процесс. Дело Засулич передается суду присяжных и должно рассматриваться как обычное уголовное преступление.
31 марта 1878 г. вокруг здания суда собралась двухтысячная толпа молодежи и иной публики, не получившей входных билетов. В зале – знать, сановники, сияют генеральские погоны, звезды на мундирах. Среди публики военный министр Д.А. Милютин, государственный канцлер, последний лицеист пушкинского выпуска дипломат А.М. Горчаков и другие. После бледного, напыщенного выступления прокурора Касселя поднялся адвокат Александров. Его речь была вдохновенна, темпераментна, остра. Известный публицист Г. Градовский писал, вспоминая минуты суда:
«Со мной творится какая-то галлюцинация… Мне чудится, что это не ее, а меня, всех нас – общество – судят!»
Около семи часов вечера присяжные закончили совещание и передали свое решение председателю суда, замечательному русскому юристу А.Ф. Кони. Тот громко произнес: «Нет, не виновна». В зале началось столпотворение. Кричали: «Браво! Браво, присяжные!», «Да здравствует суд присяжных!», обнимали и поздравляли друг друга. Аплодировал оправдательному приговору даже государственный канцлер Горчаков. Огромная толпа, ожидавшая решения суда на улице, подняла на плечи защитника и Засулич и направилась по центральным улицам Петербурга. Полиция и конные жандармы набросились на демонстрантов, раздались выстрелы…
Приказ министра юстиции о новом аресте Засулич опоздал. Ее прятали на конспиративных квартирах, а вскоре нелегально переправили в Швейцарию. Приговор присяжных по делу Засулич вызвал шумные отклики в России и в Европе. Л. Толстой назвал его «провозвестником революции», И. Тургенев – «знамением времени…, взбудоражившим Европу». Действительно, как писали французские газеты, «в течение 48 часов Европа забыла о войне и мире…, чтобы заняться только Верой Засулич и ее удивительным процессом».