Резервисты

Несколько минут стоит тишина, потом водила стучит нам каской по броне. «Пацаны! — орет он. — Шухер! Манаеки (презрительная кличка военных полицейских — сленг) на границе! Только что по рации передали! Шмон будет!» Облом! Сигарет можно везти по блоку на человека, у нас же гораздо больше. Леха сдвигает задвижку на бойнице и орет водителю, высунувшись из окна: «Славик! Славик, тормозни на повороте, мы барахло скинем!» Водила показывает ему большой палец. В кузове в это время кипит лихорадочная деятельность, народ вытряхивает распиханные по карманам разгрузок пачки сигарет в большой полиэтиленовый мешок. Габассо подтаскивает его к двери и ждет. Через несколько километров будет зигзаг дороги, который закроет нас от передних и задних машин. Дождавшись, Габассо швыряет мешок в кювет. Место это известное в «узких кругах», мешок не будет видно с дороги, но пацаны, сопровождающие колонны в обратном направлении, обязательно заглянут сюда. Им сегодня повезло, а нам нет. Из-за поворота появляется следующий за нами грузовик, из кузова тоже вылетает мешок. Из одной бойницы в канаву летит пистолет — кто-то вез домой «сувенир». Мы снова разваливаемся на сумках и затягиваем новую песню, на этот раз группы «Сектор Газа»:

Вечером на нас находит грусть порой, порой…
Сердце ноет, сердце просится домой, домой…

Колонна пересекает границу, втягивается в открытые ворота, и мы оказываемся в Израиле. Рота ссыпается с машин. Нас встречают военные полицейские с собаками на поводках. Собаки будут искать наркотики, но этого дерьма у нас нет. Никому неохота сидеть в тюрьме и потом переводиться в какой-нибудь стройбат.

Мы выстраиваемся в линию и задираем стволы на 60 градусов вверх, чтобы разрядить оружие. Никакой шмон нам не страшен, ведь мы дома! ДОМА!!!

Глава третья

Перед тем как батальон очередной раз бросили в Ливан, нас послали на учения в пустыню. На стрельбище Зорик дорвался до пулемета «МАГ 7,62». Постреляв, он вернулся к своему «негеву» и после первой же очереди заявил: «Не катит. Кураж не тот! Однозначно!» Мы как могли пытались его утешить, ссылаясь на то, что у «негева» вес стал вдвое легче, но у нас ничего не вышло, что поделаешь, кураж, видите ли, не тот!

С нами вместе тренировались бедуины из ГАДСАРа (бедуинский батальон израильской армии). Выглядело это очень интересно, так как между собой они разговаривали на арабском, но носили форму ЦАХАЛя. Однажды на привале один из них, укладывая гранаты в разгрузку, сказал другому: «Мухамад, джиб ли вахад пцаца!» (игра слов: «дай мне одну» сказано по-арабски, «бомбу» — на иврите). Мы долго хохотали, бедуины сначала не поняли, а потом ржали вместе с нами.

На привалах они поили нас настоящим бедуинским кофе в крохотных чашечках. Вместо того чтобы взбадривать, кофе одурманивал, как наркотик. В какой-то момент вдруг понимаешь, что пустыня вокруг вечна, что она поглощает время. Кажется, спешить больше некуда и незачем: пройдет еще десять тысяч лет, от нас не останется даже пыли, а пустыня будет все такой же… Так куда торопиться? Взводный Боаз с трудом загонял нас в строй после таких кофейных привалов.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Мы распрощались с бедуинами и разошлись каждый в свою сторону: они охранять границу с Газой, мы — в Ливан.

В стране творилось что-то непонятное. Премьер-министр Эхуд Барак заявил, что выведет войска из Ливана. Но все оставалось по-прежнему. Пацифисты из организации «Четыре матери» организовывали демонстрации на перекрестках, перекрывали дороги. Все они кричали: «Вернуть детей домой».

Но если всех вернуть домой, кто будет там, в Зоне безопасности.

Мы с Лехой ехали в Кирьят-Шмону, оттуда ночью должна была идти колонна. Перед Рош-Пиной застряли в пробке. Водитель подвозившей нас попутки, пожилой кибуцник, невозмутимо жевал сигарету. Мы вылезли и пошли вперед.

Перекресток перекрывала цепочка женщин. Они стояли поперек шоссе, взявшись за руки, и что-то скандировали. Махали плакатами, призывающими вывести войска. Полицейские в стороне пытались договорится с организаторами. Мы подошли ближе. Перед демонстрантами замер автобус с солдатами. Какие-то зеленые салаги с сержантом и двумя офицерами. Мы видели их растерянные лица за стеклами. Женщины орали, скандировали им:

«ПУШЕЧНОЕ МЯСО!!! ПУШЕЧНОЕ МЯСО!!! ПУШЕЧНОЕ МЯСО!!!»

Мы просто остолбенели.

«Почему полиция не разгонит их?» — пробормотал Леха.

Ярость ударила в голову. Мне захотелось вскинуть автомат и стрелять, положить их всех здесь, на этом перекрестке, этих женщин, политиков, всех тех, кто важно рассуждал по телевизору о ливанской проблеме, кто размахивал лозунгами, подрывал нашу веру в то, что мы делаем нужное дело, что мы защищаем границу, принимаем на себя ракеты, предназначенные гражданским там, в тылу.

«Ерунда все это! — бросил Леха, заметив мое выражение лица, и хлопнул меня по спине. — Не бери в голову!»