– По-моему, это я должен спросить, что ты, моя сестра, делаешь здесь, в этом притоне?.. Рядом с этим… – но не закончив фразы, он понял все, покраснел… Глаза его наполнились слезами.
– Послушайте, молодой человек… – начал было Низамов.
– Стоять, – вне себя от ярости закричал Намик.
В руку его услужливо скользнула телефонная трубка. Сам собой несколько раз провернулся телефонный диск, гуднул зуммер и довольно четкий голос произнес:
– Уголовный розыск. Майор Акперов у телефона.
– Приезжайте, – сказал Намик дрожащим голосом. – Здесь банда преступников. Они пытаются подкупить меня. Они…
– Намик! Сзади! – завизжала девушка, заметив верзилу, который подкрадывается к ее брату с ножом в руках.
Намик отбил нож и вывернул верзиле руку.
Гришка вскинул было пистолет, но не тут-то было.
Большая, красивая люстра неожиданно сорвалась с крюка и, пролетев через всю комнату, грохнулась ему на голову.
Ловким самбистским приемом Намик бросил верзилу на пол, но в это время один из юных официантов сообразил огреть его графином по голове – и все общество стремительно бросилось к выходу.
И тут началось такое, о чем все они позже вспоминали с непередаваемым ужасом. Окружающие их вещи будто взбесились.
Витая лестница с точеными балясинами взвилась, как необъезженная кобыла, дыбом встали дорогие ковры, столы составили настоящую баррикаду, больно лягались и пихали господ в сытые животы своими острыми углами. Стулья, скача по столам, лупили спинками, ложки били их по лбам, вилки кололи в бока. Исполинский осетр, до сего момента мирно лежавший на блюде, съездил по физиономии своего «короля», наполовину съеденный поросеночек вцепился в ухо Низамову. Тарелки со всем своим содержимым били по лицам воров-патрициев.
Весь этот кавардак длился до тех пор, пока в помещение клуба не ворвались человек десять работников ГАИ и сразу же следом за ними бригада уголовного розыска с оружием в руках. Тогда в зале воцарилась гробовая тишина, и один из вошедших, майор Акперов, сказал:
– Да… давно мы мечтали о столь изысканном обществе… – он прошелся по зале, пристально вглядываясь в испачканные и перепуганные лица «аристократов». Сделав жест, приглашающий к выходу, майор сказал с нескрываемой издевкой:
– Прошу наверх, «господа». Кареты поданы.
Унылые, пришибленные сознанием того, что то ужасное и неотвратимое, чего все они давно ожидали, наконец, обрушилось на них, отсекло от прошлой, сытой и привольной жизни, отрубило, как топором, их чаяния и надежды – члены клуба миллионеров гуськом потянулись к выходу.
Финальным аккордом сцены прозвучал выстрел.
И пуля, вылетев из пистолета Намика Шахиева, пронеслась несколько метров и вонзилась между обнаженных лопаток прелестной Лалы.
И поскольку это была обычная, неодушевленная пуля-дура, она пробила легкое, один из желудочков сердца и застряла в области правой груди.
Он проснулся. и сел на кровати, мучительно пытаясь сообразить: сон ли то был? Явь ли? Ничто не изменилось ни в комнате, ни в нем самом. Он подошел к окну.
На улицах звенели трамваи. Гудели автобусы, развозя людей на работу. Радио за стеной усердно призывало к выполнению и перевыполнению гимнастических упражнений.
Мир был прекрасен. Нежно голубело утреннее небо, в его молочной дымке растворялись несколько одиноких звездочек и узенький серпик месяца. Над горизонтом, бросая на облака нежно-розовые блики, вставало большое, оранжевое солнце. Свеж и чист был утренний воздух.
И все же герою нашему почему-то показалось, что после этой изнурительной, бессонной ночи чище стало на земле, веселее пели свои песни уличные пташки, и вообще, в мире стало легче дышать…
Показалось ли?
IV. Жизнь приносящая
…Непонятное, неуловимое состояние – нечто среднее между явью и сном, зыбкая граница на пороге реальности и бреда. Ни желаний, ни надежд. Да и что это значит: надеяться, верить, дышать, жить, думать – в момент, когда тело твое бесплотно и неподвижно, когда трудно осознать самое себя и в собственную смерть поверить гораздо проще, чем в грядущую жизнь.
В полупрозрачной белесой дымке слабо различается мутно-зеленоватый потолок. В тумане вокруг таятся какие-то непонятные предметы – шланги, колбы, никель, что-то медленно и мерно капает. В изогнутом стекле полузеркального сосуда отражается маленький белый шарик. Он то нервно вздымается, то вновь опадает. Вдалеке слышны шаги людей. Люди… О чем-то переговариваются?.. Вновь тишина. Звякает стекло… Или металл?
– Господи!.. Сколько нервотрепки из-за какой-то шлюхи! – устало говорит сухой женский голос. – Я на месте нашего профессора даже руки об нее марать постеснялась бы!
– Ой! Что это ты такое говоришь, Мария! – нервно восклицает другая женщина.
– А что? – удивляется первая. – Ее из бардака привезли в чем мать родила. Пришил, значит, какой-то хахаль…
– Да не хахаль, говорят, брат родной!
– А если брат, то правильно и сделал! Я бы своими руками таких стреляла…
И все это о ней? О ком же еще? Все правильно. Это она… Она. Как ее угораздило остаться в живых? За что ей такое наказание?..