Резидент

О Степане Мария знала только, что он отступил с шахтерским полком. Где этот полк сейчас, Ельцин сказать ей не смог, но, выслушав рассказ о том, почему она ушла с Дона, кто и как посоветовал ей пробраться в Воронеж, как она переходила фронт, некоторое время помолчал, думая.

— Куда ты одна пойдешь? — сказал он. — Вдруг на банду напорешься? Не хватает тебе еще этого счастья. У нас ведь жизнь сейчас тут сложная. Через день-другой в Воронеж наряд будет. С ним ты и отправишься.

— А вы это правду мне говорите? — робко спросила Мария.

— Будет обязательно. Да соглашайся, чудачка! Быстрее все равно тебе никак не попасть. А эти дни с фельдшером поработаешь. Хоть денек ему помоги. И тебе, и нам польза будет. Наш отряд не простой. Задача перед ним поставлена очень важная.

— Я слышала, — сказала она. — Вы в селах у власти трудящихся ставите.

— Правильно! — воскликнул Ельцин. — Умница ты, сразу видать.

Она ушла в лазарет — это была такая ж изба, как остальные, только на лавках и койках в ней лежали и сидели бойцы; а часа через два какой-то старик вдруг явился, чтобы перевязать руку. Рана выглядела странно, словно бы он со всего маху напоролся ладонью на толстый гвоздь. Но еще удивительней показалось Марии то, что старик не разрешил мазать рану йодом и не захотел, чтобы ее перевязали бинтом. Он решительно, словно хозяин, снял с гвоздя на стене грязное холщовое полотенце, зажав его угол в зубах, здоровой рукой оторвал узкую полосу, сказал, блеснув совсем молодыми, озорными глазами:

— Вот этим бинтуй, красавица…

И только старик ушел, Марию срочно вызвал Ельцин. В штабе отряда навстречу ей по лестнице прогрохотали сапогами командиры взводов. По их голосам она поняла, что получено какое-то важное известие. Она вошла в уже знакомую комнату с кроватью. Ельцин стоял у окна и смотрел в сторону леса. Мария тоже взглянула в окно: бодро, торопливыми шагами, ее старик уходил от села.

— Я этого деда перевязывала сейчас, — сказала она. — Подозрительный он какой-то: и не старый совсем, и йодом не захотел руку смазать, и бинтовать не дал.

— Ты о ком, товарищ? — спросил Ельцин. — О нем? — он указал в окошко. — Пусть идет, странничек! — он взмахнул рукой и проговорил, по-прежнему не отрывая глаз от леса: — Мы на направлении главного удара оказались. Стоять будем насмерть. За нами Бобров, за нами Воронеж. Ты уедешь не завтра, сейчас уедешь. Только б из пушек не ударили. Две тройки на Воронеж пойдут. В штаб армии попадешь, расскажешь про Дон, все, что мне говорила. Им важно это.

Он вдруг что-то увидел в окно и, схватив Марию под руку, потащил за собой. Они вышли на крыльцо. Мимо дома цепочками бежали бойцы. Ельцину тоже было надо куда-то спешить, но тачанки все не подходили, и это задерживало его.

Из-за угла дома вылетел верховой, крикнул:

— Дозор весь порезали!

И вдруг и верховой, и стена дома, и небосвод осветились резким светом, и затем стена начала валиться на нее и на Ельцина, и раздался страшный, раскатистый грохот.

Придя в себя, она увидела, что лежит на земле, а мимо проносится черно-коричневая лавина всадников. Земля, отлетая от лошадиных копыт, била в лицо. Где-то совсем рядом раздавались треск пулемета, крики «ура».

Она приподнялась на колени. Удушливый дым налетал волнами. Во время одного из просветов она увидела Ельцина. Он лежал шагах в пяти от нее. Глаза его остекленело смотрели в небо. Под затылком расплылась и уже впиталась в рыхлый, вспаханный взрывом песок кровавая лужа. Левая рука его была неловко подвернута под спину, в правой он держал бутылочную гранату с привязанным к ней пакетом, величиной с портсигар. Видимо, его-то он и собирался отправить в Воронеж.

Она подползла к Ельцину. Приложила ухо к груди. Сердце не билось.

Ну что ж. Она сама доставит пакет в Воронеж. А граната на тот случай, если ее схватят казаки. Она не глупее других. Она все понимает. Пакет не должен достаться врагу.

Ей было как родного жаль Ельцина. Она знала его очень недолго. И в то же время чувствовала, что более доброго и хорошего человека еще не встречала в своей жизни.

Она огляделась. Над селом бушевал огонь. Языки пламени, серого и черного дыма сливались в небе в гигантский столб, затмевая солнце. Стрельба утихла. Ржанье и конский топот, крики, мычанье коров, вой собак прорывались время от времени сквозь треск горящего дома рядом с ними. Огневыми бабочками летали листовки.

Мария спрятала гранату с пакетом на груди и, пригнувшись и опираясь на палку, побрела вниз, к реке. Ушибленная спина не разгибалась, руки и ноги дрожали, мучила тошнота, перед глазами плыли круги.

За Дон ей удалось перебраться лишь верстах в десяти от села. Там она наткнулась на окопы. В них были красные. Весть о наступлении белоказаков уже дошла до них. Ее ни о чем особенно не расспрашивали: вместе с ней пришло еще несколько бойцов их отряда. Они все рассказали.

Здесь располагалась большая воинская часть. Обоз ее срочно уходил в Воронеж. Марии разрешили ехать с ним.