Резиновое сердце

– Остаюсь с тобой. Насовсем. К чертям эту работу. У меня есть деньги, чтобы жить припеваючи пару лет. А там что-нибудь придумаю.

– А твоя семья?

– А что семья? Я им всё оставлю. Достаточно, чтобы они не бедствовали, пока дети не вырастут. Аришку вот жалко… – он загрустил. – Любит она меня.

– А ты?

– И я её люблю…

– Как же ты бросишь её? Ты не сможешь сделать этого. Она не поймёт. Ты должен вернуться, Гриша, и забыть меня…

– Но сегодня-то не выгоняй! – он посмотрел на меня глазами побитой собаки. – Позволь побыть с тобой ещё немного…

Я ничего не сказала ему, он и так всё понял…

И был рассвет, розовеющий в окне, и тихие, полные грусти слова, и его покорность, и моя нежность… Он пил мою любовь, как умирающий от жажды путник, и кувшин наполнялся вновь и вновь, сколько бы он ни опустошал его…

***

Через три недели я поняла, что беременна. Гриша больше не приходил. И важнейшее решение – оставлять ребёнка или нет – мне пришлось принимать самой.

Честно говоря, я почувствовала себя запертой в ловушку: вряд ли бы у меня появился второй шанс родить, но как существовать вдвоём на пособие по уходу за ребёнком, я просто не представляла. И ведь не было ни одной живой души рядом, никого, кто смог бы помочь или просто посоветовать что делать. А ещё меня сильно подкосило то, что Гриша больше не приходил… Хоть я практически выгнала его из своей жизни, но всё-таки… мог бы и не быть таким послушным…

– Для чего тогда была нужна такая патетика? – спросила я у своего отражения в зеркале. – Как спрашивал: «Зачем? Зачем?!», с какой экспрессией, страстью! И пропал!

Я повернулась боком и внимательно рассмотрела живот: ещё ничего не было заметно, но я знала, что там, внутри, растёт новая жизнь, крохотная и беспомощная, как маковая росинка, полностью зависящая от моей прихоти.

– Сейчас или никогда! – пробормотала я. – Мне надо всё решить сейчас или никогда!

Конечно, меня посетила мысль о том, что у будущего ребёнка есть отец, которому неплохо было бы сообщить об этом, но мысль эта показалась мне такой непривлекательной, что я запрятала её в самый дальний угол своего подсознания.

Беременность развивалась точно так, как было написано в книжке, которую я приобрела и проштудировала несколько раз. На третьем месяце появилась тошнота, сопровождаемая утренней рвотой и головными болями; округлилась талия и лицо; настроение было – хуже некуда. «Именно в это время беременной как никогда нужна поддержка», – вычитала я в книжке. Меня поддерживать было некому, я сама себя держала из последних сил…

В середине августа я вышла на работу, и конечно, мои изменившиеся формы были тут же замечены добросердечными коллегами. А так как они прекрасно знали, что я незамужем, то главный вопрос, интересовавший всех без исключения, был – кто отец ребёнка. Я стойко отбивалась от их любопытства, отделываясь дежурной фразой: какая разница – кто! я хочу родить для себя.

Проработав две четверти, как раз перед Новым годом я ушла в декретный отпуск и собиралась встретить его в гордом одиночестве. Вернее, совсем не в гордом, а в очень и очень одиноком… Одинокое одиночество – это не тавтология, это состояние души…

Мне было неохота наряжать ёлку, топтаться на кухне, чтобы приготовить еду; мне некому было покупать подарки: своих подруг я поздравила заранее, потому что они на все каникулы уезжали на турбазу кататься на лыжах, так что… праздник мне предстоял весьма уединённый.

Я собиралась забраться с ногами на диван, попить соку вместо шампанского, посмотреть какой-нибудь концерт и мирно уснуть после двенадцати под тёплым шерстяным пледом. От такой перспективы хотелось взвыть. Впервые в жизни я буду встречать Новый год одна! Сейчас я особенно остро чувствовала, как мне необходим кто-то, кто мог бы разделить со мной это одиночество, рядом с кем мне не было бы так грустно и тоскливо. Конечно, у меня был мой малыш, но… это не то плечо, на которое хотелось бы положить голову…

Всё получилось так, как и предполагалось: без пяти двенадцать я внимательно выслушала новогодние поздравления президента, в двенадцать, под бой курантов, налила себе сок, поздравила сама себя и улеглась на диван. Афанасий тёплой грелкой устроился в ногах, пульт был под рукой – что ещё требовалось одинокой женщине? Много чего, конечно, но пришлось довольствоваться тем, что имеешь…

Разбудил меня звонок в дверь. Спросонья я не поняла, сколько времени: встрепенулась, думая, что уже утро, посмотрела на часы – половина третьего.

– Кто же это может быть? – пробормотала, слезая с дивана. – Опять соседка?

Звонок трещал всё настойчивей.

– Сейчас! – крикнула я. – Сейчас!

Со скрипом передвигая затёкшие от неудобной позы ноги, подошла к двери:

– Кто там?

– Дедушка Мороз, я подарки вам принёс! – радостно пробубнили в подъезде.

– Я не поняла, кто это? – растерялась я.

– Ариш, это я! – обиженно ответили мне, и я, с внезапно похолодевшим сердцем, открыла задвижку.

– С Новым годом! – в дверном проёме, светящийся от радости, стоял Гриша. – Пустишь меня?

– Проходи, – я убрала руку, и он вошёл.