Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Ты спать хочешь? — спросила она.

— Угу.

— …человек — это социально выдрессированный зверь… — бубнил где-то кому-то Слава — … человек стал ручным…

— Пошли, — сказала Наташа, — неважно выглядишь, сестричка.

Наташа повела Юлю в другую комнату. Здесь был диван с нагромождением спальных мешков и старой одежды, и два ветхих шкафа на которые и дышать-то надо было осторожно. Мебели у Славы с Наташкой, вообще минимум — все жизненное пространство занимают старые ненужные тряпки, мусор, книги и тараканы. Возле стены стояли наполненные чем-то картонные и пустые трехлитровые банки, а на калорифере, под подоконником сушились Наташкины лифчики.

Наташа уложила Юлю на диван, подмостив под голову груду белья и одежды и укрыв спальным мешком.

— Спи. Я твоей маме позвоню, скажу, что ты у нас…

Зачем я сюда пришла, подумала Юля, засыпая, и тут же вспомнила — взять у Славы травы. Трава сейчас недорогая, сезон.

— Наташ, — позвала Юля.

— Что? — обернулась та.

Я тебя люблю, подумала Юля.

— Спасибо, — сказала она вслух.

— Спи, — отозвалась Наташка и ушла в соседнюю комнату. Оттуда доносился громкий веселый смех.

* * *

В двадцать минут четвертого Юля села за стол, чтобы записать два предложения и уже не выпускала ручку до рассвета:

«Вчера была у Славика. Конченый человек. Растение с остатками разума и обрывками воли. И Наташа… Не хочется даже как-то об этом писать. Ей бы надо на фронт, героической медсестрой, менять гнойно-кровавые бинты и стирать обосранные трусы патриотов. Ее идиотское самопожертвование, я уверена, объясняется врожденным мазохизмом. Есть такие тетки. Им бы хотелось отрезать любимому мужчине руки, чтобы иметь возможность пожизненно подтирать ему задницу. Настолько они влюблены и готовы на все.

Еще там были два организма. Рыцари печального образа. Когда я проснулась, и мы потом пили чай, они долго распространялись о чести.

Честь. С большой буквы „ч“. Что это такое? Эти идиоты долго объясняли и я таки поняла: честь — это повиновение. Мне об этом еще папик рассказывал, генерал советской армии. Честь — это приказ. Сжать скулы, гавкнуть: „Так точно!“ и броситься пузом на амбразуру. И не задуматься: „А на фига, собственно?“. Задумаешься — расстрел. Человек чести — это раб.

Почему все эти ролевики, толкинисты так идеализируют средневековье? Нет, я понимаю, в реальности много говна и им надо выдумать мир, где говна меньше. Но ведь средневековье! Там было столько говна, что им, малохольным, и не снилось. Там не мылись по полгода и какали, не подтираясь. Почему об этом никто не говорит? А то все — походы, герои, принцессы… А принцесса была дура с гонореей и мандавошками. Хотя я их понимаю. Они устали от ежедневного фарса, им нужна трагедия.

Впрочем, шотландец прав. Я — пацанка. Я родилась без члена по ошибке. Это еще терпимо. Хуже когда по ошибке рождаются со членом. Кстати, звонил Гена. Видно, не дают покоя эрекции. Хочет свидания. Поведу беднягу на Калифу.

Мать поимела. С ее слов, я уже почти наркоманка. Денег не даст. А я что — Слава мне сводный брат. Считай, родня. Она хоть комнату не шмонает? Мама, ты чужие дневники не читаешь? Знай: это свинство.

Мама, мама я часто думаю, почему тебе попадаются в жизни такие мужчины? Если ты снова надумаешь выйти замуж — я сбегу из дому, честное слово. В третий раз мне этого не надо. Тогда я хоть была ребенком, много не понимала. Сейчас я знаю, как все будет — ты познакомишься с ним и он, понятно, окажется какая-то крупная шишка, и сильные мира сего вылизывают ему очко до крови и блеска. Поначалу он будет задаривать цветами, и возить на лимузине по ресторанам, и ты будешь боготворить его и упиваться женским счастьем. А через полгода закономерно окажется, что он — скот, садюга, бабник, подонок и извращенец. Тщательно запудривая фингалы, прихватив меня и чемодан с чем-попало ты смоешься в Москву, к бабуле и деду. А в Москве ты, конечно, познакомишься с новой мразью, и та мразь к тому же окажется педофилом (так любит детей, так любит!) и ты, маман, снова прихватив меня и чемодан, смоешься в Брагом. Так ты и бегаешь всю жизнь и я за тобой.

Отец. Я часто думаю, любила ли я его.

Они познакомились в семьдесят девятом, в Крыму, на курорте. Он — генерал на пенсии, нестарый еще, такой мужественно-красивый, денежный, авторитетный. Вдовец, живет с сыном в двухэтажном особняке под Брагомом. Она — молоденькая переводчица, только после МГУ. Молниеносный роман. Накал чувств, помутнения разумов, сердцебиение. Свадьба. У них любовь, а мне потом живи.

И ты терпела, мама, восемь лет терпела то, что я даже не могу себе представить. Я видела лишь вершину айсберга, Славик чуть больше, поэтому и сбежал, не хотелось ему в военное училище, а ты же видела все, ты же спала с ним в одной постели. Ты же знала все, и, тем не менее, одно он тебе не рассказал. Рассказал зачем-то мне. Мне с этим жить.

Я помню многое, и многое никогда не забуду.