Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Юля дала Горику сигарету, и они закурили прямо в электричке. Она о многом хотела его спросить, но предпочитала ждать, пока он сам заговорит. В мокром стекле виднелась старуха в сером плаще, с тачкой ковыляющая к вагону. Ввалился мужик в тельняшке под камуфляжной курткой и бутылкой дешевого пива. Пейзаж был тоскливый.

— Тебе книги нужны? — спросил вдруг Горик. У него был отсутствующий сонный вид. Он чем-то напоминал статую Будды.

— Книги? Какие книги?

— Не знаю. Всякие. Какие хочешь. И журналы. «Нева», «Юность».

— У тебя есть книги? — спросила Юля.

— У дяди Себастьяна. Были. После похорон Тамара сказала, что заберет себе его комнатку. Под склад. Она, сука поносная, косметикой торгует, шампунями. А вещи дяди Себастьяна поразгребали каждый — себе. Только книги не взяли. Кабулия хотел выбросить или сдать на макулатуру, но я ему сказал, что они дорогие, и я, может, что-то продам. Он часть пока под лестницу снес.

Горик поднял глаза, и Юля не выдержала его взгляда. Она затянулась и отвернулась к окну.

Поезд тронулся. Поплыл назад вход в вокзал, сломанные часы, медленно поплыли многочисленные вокзальные окна, киоски и вывески, и появилась толпа, обступившая что-то, несмотря на усилившийся дождь. Люди полукругом облепили забор, а старый опытный мент орал что-то одновременно и в рацию. Наконец исчезла и толпа, и поплыл сплошной бетонный забор.

— Бери книги, а? — сказал Горик. — А то пустят на туалетную бумагу. Я-то взял себе, что смог, но у меня ведь комнаты своей нету. Вот.

Горик вытащил темную книгу в твердой обложке и показал ее Юле. Это был Марк Твен, «Приключения Гекльберри Финна». Повертев ее в руках, Горик снова спрятал ее куда-то под куртку.

Юля затянулась, не в силах смотреть ему в глаза.

— Хорошо, — сказала она тихо. — Я посмотрю, что можно взять.

— Я тебе принесу. Или зайдем ко мне, когда никого не будет.

Юля ничего не ответила, и они долго молчали. Мужик в тельняшке допил пиво и уснул. Ей очень хотелось спросить Горика, почему он ночует на вокзале, но она не спрашивала.

На остановке они вышли. Вокруг было мокро и пустынно. Юля шла впереди, спускаясь к лесу по знакомой с детства, усыпанной керамзитом дорожке. Горик равнодушно шлепал за ней, даже не интересуясь, куда они направляются. У него был вид человека, который ничего уже не хочет и ни на что не надеется. С каждым его шагом мокрый кед выпускал воздух со смешным чавкающим звуком.

Они прошли лесок, несколько старых кирпичных домов, прошли ржавый, вросший в землю каркас автобуса. Людей не было, только лаяли собаки из-за чужих калиток.

Показался особняк. Он стоял отдельно и резко выделялся размерами.

— Это мой старый дом, — сказала Юля, кивая на особняк. — Мы там раньше жили.

— Нехилая хата, — прокоментировал Горик. — У тебя папа что, бизнесмен? Новый русский?

— Генерал. Был. Он умер два года назад.

Горик ничего не сказал. Юля открыла калитку, пропуская его вперед.

Окна особняка были закрыты ставнями, и от этого он казался даже не спящим, а зажмурившимся в ожидании удара. Горик побродил по двору, обводя взглядом особняк, садик, огромный гараж и небольшой сарай. Он даже заглянул в пустую собачью конуру, где кавказская овчарка Зубр жила до памятной апрельской ночи, когда пьяный папа разрядил в нее обойму из Стечкина.

Юля открыла двери, и они вошли в дом. Мебели в комнатах почти не было, — часть матери удалось продать, часть она перевезла на брагомскую квартиру. В коридоре пылилась вешалка со старым отцовским бушлатом и двумя непромокаемыми плащами. На кухне был котел, плита, стол со стульями и два шкафа. В одной из комнат была кровать, в другой — шкафы, кресла и цветной советский телевизор, в котором отсутствовала половина деталей, в третьей — инвалидное кресло, в котором папа догнивал последние дни. Наверху же были ящики с хламом, о котором Юля не имела ни малейшего понятия, руки не доходили туда лезть.

Юля показала Горику комнаты и оставив его на кухне, ушла переодеваться. Ей хотелось снять джинсы и надеть длиннющий, почти до колен белый свитер, который обычно носит здесь мама. Она подумала, что в белом свитере и черных колготках будет смотреться очень даже ничего, и у Горика, скорее всего, возникнут мысли, которые надо будет пресечь.

Когда она появилась на кухне, Горик сидел за столом, и изучал просвет между плитой и шкафом. Там была паутина с дохлыми мухами.

— Ты жрать хочешь? — спросила Юля.

Горик облапал ее взглядом — сначала снизу-вверх, потом сверху-вниз.

Юля ни секунды не сомневалась чего именно он хочет, но все же пошла искать жратву.

Жратва нашлась такая: банка консервированных помидоров, банка варенья, полупаковки чая и сколько — угодно картошки. Юля откупорила помидоры и варенье, поставила чайник на огонь и задумалась над тем, что же можно сделать с картошкой.

Горик ел своеобычно. Не помыв рук, он пальцами доставал помидор из банки, заглатывал его как удав, чавкал, запивал помидорным рассолом и тут же лез ложкой в клубничное варенье.

— Ты картошку чистить умеешь? — спросила Юля, которой очень не хотелось чистить картошку.