Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Впрочем, если вы перестреляете друг друга, как два дебила, то мне по хуй, — сказала она честно.

Оба неодобрительно на нее посмотрели, но никто ничего не сказал. Будь что будет, подумала Юля. Она дала оружие и Генке.

— Смотри не застрелись, — сказала она ему. — И поменьше слушайте всякую хуйню. Я там была, нет там никаких сатанистов.

Она струсила рукавом косухи осколки стекла с подоконника, подтянулась на руках и запрыгнула внутрь.

Воняло строительной пылью, крысами и говном. Юля включила фонарик. Под ногами валялись куски кирпичей, шприцы, использованные презервативы, покореженные бульбуляторы. Юля посветила на бетонные ступеньки. Путь наверх был перекрыт громадным куском плиты и деревянными балками. Сзади шлепнулось что-то тяжелое, оказавшееся Гориком.

Гена кряхтя вскарабкался на подоконник.

— Сюда, — приказала Юля.

Слева был проход.

— …косить же в падлу, — шептал Горик перелезшему и визгливо хихикающему Генке. — Видит, волк бежит. Она: «Волчик, братик, скоси плантарь плана и четвертинка твоя.» Волк: «Расклад неплохой, но только надо попробовать шо за план». Лиса достает штакет…

Они прошли в обложенную кафелем комнатку. Юля посветила. Это был туалет. Разбитые писсуары и выкорчеванные как пеньки унитазы валялись на полу рядом с осколками кафеля и шприцами. Стены были измазаны чем-то по виду напоминающим говно. Юля осветила надпись на стене: «Мы не люди, переодетые в собак — мы волки, переодетые в людей».

— Вы свиньи, — сказала Юля тихо.

— «…скоси поле плана и восьмая часть твоя». Заяц говорит: «Можно, только обязательно надо попробовать шо за план». Волк достает штакет, там уже пяточка осталась, заяц ее лечит и тухнет…

Гена уже не хихикал, а ржал во всю глотку.

— Завали ебало! — рявкнула на него Юля.

Гена замолчал и испуганно на нее посмотрел. Горик вроде бы тоже злился, но ничего не говорил.

Они вышли в длинный широкий коридор с высоким полукруглым потолком. Под ногами скрипели половицы. По бокам коридора чернели провалы бывших аудиторий. На полу валялась треснутая дверь. Дуло из дальнего окна. Каждый шаг эхом разносило по сотням пустых комнат этого громадного здания.

— Ого, — сказал Гена. — А где это мы?

Они свернули на лестницу и поднялись на третий этаж. Ветер усилился. Он насквозь простреливал пустые оконные рамы и гнал обрывки газет по мертвым коридорам.

Юля остановилась возле очередного входа в аудиторию.

— АЧК, — сказала она.

— Что? — не понял Гена.

— Абсолютно черная комната. Если встать в ее центре, то не будет видно стен. Даже днем. Но нам не сюда, нам в консерваторию.

Горик осторожно сделал два шага внутрь АЧК, но дальше идти побоялся. Гена заглянул через его плечо. Юля знала, что они там ничего не увидят.

Они потоптались и пошли за Юлей.

— Тут осторожно, — сказала она. — Не теряйте меня из виду. Если заблудитесь, то хрен отсюда вылезете до утра.

Она скользнула в боковой вход, спустилась по ступенькам и пролезла в огромную дыру в стене. Парни топтались где-то сзади. Юля им посветила.

Потом был лабиринт узеньких коридоров, заваленных досками, кирпичами и остатками мебели.

— Осторожно, тут шахта лифта, — предупредила Юля. — Через нее перекинута доска. Толстая и широкая. Выдержит. Главное не ссать.

Юля быстро перебежала через шахту. Парни остановились перед доской.

— А куда мы вообще идем? — поинтересовался Гена.

— В консерваторию.

— Зачем?

— Раскуриться.

— А что больше негде? — спросил Горик.

— Вы что зассали перейти? — спросила Юля насмешливо.

Они медлили. Шахта была глубокой.

— Я сейчас сброшу доску, — сказала Юля. — И оставлю вас здесь. И выбираться вы будете долго, гарантирую. А я покурю сама.

— А назад так же? — спросил Гена.

— Ну есть другой путь. Только там опаснее.

— Я мог бы и перепрыгнуть, — сказал Гена, — было бы место для разбега.

И он пошел по доске. У Юли вдруг возникла дикая мысль толкнуть доску ногой и посмотреть на летящее вниз тело. Она сдержалась.

Гена перешел. За ним без проблем перешел и Горик.

Они свернули за угол, обошли говно на ступеньках, поднялись по лестнице черного хода и вышли в средних размеров комнату.

— Пришли, — сказала Юля.

Внутри дуло от единственного в комнате окна без стекла. Проем был кое-как залеплен рваной клеенкой. Юля осветила комнату.

— А почему консерватория? — спросил Гена.

Луч фонаря осветил большой черный рояль. На подставке стояли раскрытые ноты, листы которых шевелил сквозняк. На рояле стоял подсвечник с тремя полустопленными свечами.

— Ясно? — спросила Юля.

Гена ударился обо что-то.

— Блядь! Это… это чья-то рука!

— Осторожно там, памятник, — сказала Юля буднично.

— Как памятник?!

Юля посветила. Полностью занимая пространство между двумя стенами комнаты, на полу лежал памятник Сталину. Он был в фуражке, в шинели, усатый и с трубкой. Одна рука была опущена, другая по замыслу указывала вдаль, на побежденный Запад. Сейчас она торчала в направлении потолка, как бы предупреждая, что он может обвалиться.

В углу возле стены стоял полужелтый кактус в глиняном горшке и потускневший красный флаг Советского Союза.

— Ни хуя себе!

— Как же его затащили? Он же тяжелый! А тут третий этаж!