Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Солдатики, — обяснила Юля. — Солдатики если им приказать могут все. Поверьте мне, у меня папа был военный.

— Да он и не пролезет, — неуверенно пробормотал Гена, разглядывая вход.

Юля подожгла зажигалкой свечи в подсвечнике и выключила фонарик. Она поискала водный бульбулятор за роялем. Кто-то уже раскуривался здесь после нее, бульбулятора не было.

— Ладно, — сказала Юля, — раскуримся через сухой.

Горик нашел на полу толстую темную книгу и подошел с ней к подсвечнику.

— Ленин, — сказал он. — Пятнадцатый том.

Он открыл ее на случайной странице и прочел вслух:

— Телеграмма товарищу Сталину…

— Ему, — обрадовался Гена, указывая на памятник.

— …Пригрозите расстрелом тому неряхе, который не умеет обеспечить вам нормальную связь…

Гена поднял крышку рояля и стал беспорядочно тыкать по клавишам. Рояль издавал депрессивные звуки.

Юля тем временем соорудила сухой бульбулятор.

Они докурили остаток травы, там было немного. Гена с Гориком снова разговорились и Гена начал визгливо ржать. А ведь убить друг друга пытались, подумала она. Наверное, это сближает.

Мир снова стал медленным, он почти остановился. Юля не понимала, о чем они говорят. Дождь за стеной усилился и начал бить в клеенку. Она прислушалась к этим звукам и неожиданно уловила в шуме дождя мелодию, которую когда-то играла мама. На старой квартире в Москве у них был рояль. Юля три года ходила в музыкальную школу, а дома мама научила ее играть эту мелодию Моцарта.

Шатаясь, Юля подошла к роялю. Стула возле него не было. Она заиграла стоя.

Дождь барабанил по жестяному карнизу. Пламя свечей подрагивало от лупившего в клеенку ветра. Звуки дождя и ее игра были одной симфонией — она и дождь играли ее в четыре руки. И ветер им дирижировал. Юля закрыла глаза. Она знала, как играть, она разговаривала с клавишами кончиками пальцев. Мелодия была знакома с детства, ее играла когда-то мама, ее постоянно напевала Юля по накурке, а потом забывала, ее играл на гитаре Сом, когда они были вместе, и неважно какие тогда пелись слова. С этой мелодией я буду умирать, подумала она.

Мелодия закончилась. Юля стояла с закрытыми глазами, приложив пальцы к вискам. Она вспомнила Сома, ее Димку… Она открыла глаза и увидела тупые вспухшие рожи Горика и Гены, увидела грязную полутемную комнату с памятником и роялем… Стало мерзко… Сиська и Какашка… Человеческий мусор… И ночное артучилище… А могла бы быть с ним, у него…

— Вот это да! — сказал Гена похоже искренне. — Что это было?

— Сыграй еще что-нибудь, — попросил Горик.

Оба смотрели на нее выжидающе. Уроды, подумала Юля с отвращением.

Дима любил играть ей «маленькую девочку» группы «Крематорий». Как это было давно. И как хорошо. Ничего уже не вернуть.

Ей было больно. Наворачивались слезы. Юля со всей дури ударила по клавишам. Раздался жуткий режущий уши звук. Парни вздрогнули.

— Маленькая девочка!!! — заорала она дурным голосом, дико и беспорядочно ударяя по клавишам. — Со взглядом волчицы!!! Я тоже когда-то!!! Был самоубийцей!!! Я тоже лежал!!! В окровавленной ванне!!! И молча глотал!!! Дым марихуаны!!!

Юля хлопнула крышкой рояля. Парни были в шоке. Ей хотелось как-то избавиться от них — оставить здесь, убежать, убить, все равно как. Она их ненавидела.

— Довольны? — бросила она зло.

У Горика было каменное лицо. Кажется, он что-то понимал.

Он медленно и громко зааплодировал.

* * *

Это война. Это игра в «войнушку», как когда-то в детстве. Юле всегда нравились мальчишеские игры, у нее никогда не было кукол. И у нее почти не было подружек, только друзья, мальчики. Когда она играла с ними в «войнушку», то требовала, чтобы все выглядело по-настоящему. Она впадала в бешенство, если кто-то не падал, когда его «убивали» или падал, но быстро вскакивал. Ей надо было, чтобы все — как в жизни. Ведь игра — это жизнь, а жизнь — это игра. Убитый не должен вставать. Мама, смеясь, говорила, что у дочки «обостренное чувство справедливости». Она была права. Чувство было обостренное как нож. Оно могло зарезать.

Впервые в жизни Юля была уверена, что тот, кого убьют не встанет.

Первый этаж николаевского корпуса почти полностью занимал зал с колоннами. Белые античные колонны, меньшие, чем снаружи, но все равно громадные, простирались вдоль широченного зала двумя рядами, поддерживая высокие своды. Когда-то здесь был блестящий паркетный пол, устланный красными ковровыми дорожками. Сейчас остался голый бетон, усыпанный стеклом и разным мусором. Окна без стекол выходили прямо на проезжую часть.

За окном послышался гул мотора. Проехала машина. Зал на секунду осветило фарой и Юля заметила чье-то колено, торчащее из — за колонны неподалеку.

Конечно, они трусы. Кто-то, один или другой, сейчас выйдет в центр с поднятыми руками и заорет: «Ну все, прикольнулись и хватит!». И умрет первым.

Юля выстрелила туда, где заметила колено. Тут же прозвучало еще два выстрела. Одна пуля просвистела в стороне, другая врезалась в ее колонну. Мальчики играли всерьез.

Было тихо. Кажется, где-то кто-то ходил.

Юля аккуратно пробралась вдоль стены за соседнюю колонну. Сейчас бы хорошо посветить фонариком. Но нельзя — заметят.