Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Гена, пойми, это со стволом ты другой человек. Без ствола ты никто, ноль. Неуклюжий, долговязый, прыщавый очкарик-ботан с писклявым голосом. Тебя будут унижать годами. Всегда будут. Даже если ты поступишь когда-то в универ, переедешь в другой город — это все останется с тобой, внутри. Найдется и там наглый пацан, который тебя обидит, а ты в ответ робко промолчишь. И все повториться, и все будет повторяться всегда. Только я могу дать тебе силу.

— Ты психопатка, — сказал Гена уверенно. — Ты хочешь умереть и нас за собой потащить.

— Гена, ты помнишь кирпич и витрину? Ты говорил еще, что никто не сможет. Ты тогда струсил и проиграл, а мог бы выиграть, я свое слово держу.

— Что я могу выиграть? — он выкинул окурок. — Пулю в лоб? Я не самоубийца, Юля. Я не хочу умирать и тебе не советую. Я многих вещей еще в жизни не пробовал. Ни разу не пил пива, представляешь? Водку пил, вино пил, а пиво не пил. Не целовался никогда. Ничего кроме этого говна не видел.

— А ты как? — Юля повернулась к Горику.

— Куда ты, туда и я. Я слов на ветер не бросаю.

— Тебе бы стоило поучиться у него, — сказала Юля Генке, — отвечать за свой базар. Если ты хочешь, чтобы тебя кто-то когда-то уважал.

— Я не обещал тебе умирать, — он встал. — Я ухожу. Развлекайтесь без меня.

И он пошел. Юля вскочила. Горик поднялся за ней.

— Ты ссыкун, Какашка! — со злостью закричала она ему вслед. — Ты чмо, ничтожество! Тебя всегда будут чмырить! У тебя никогда не будет ни девушки, ни друзей! Ты еще придешь ко мне просить ствол, только будет поздно!

— Я приду к тебе на могилу! — отозвался Гена, не оборачиваясь.

Горик поднял пистолет, прицелился в спину уходящему Генке, вопросительно посмотрел на Юлю. Юля сомневалась.

— Не надо, — сказала она наконец. — Пусть живет. Дешевка.

Гена скрылся за поворотом. Горик опустил пистолет.

* * *

Она тянет на себя толстую желтую молнию. Открывает тяжелую черную сумку. Внутри — АК-47. Красивый, чистый, как новенький. Совершенный. Эстетически безупречный. Ей всегда нравилось сочетание цветов — черный и светло-коричневый. Рукоятка, цевье, приклад и ствольная накладка. Коричневый — мягкий, добрый цвет.

Внизу — пистолеты, обоймы, лимонки.

Юля берет автомат, заряжает обойму, прячет две других в задние карманы джинсов, пристраивает за поясом два заряженных пистолета Стечкина, берет на плечо рюкзак с обоймами и гранатами. Обвешалась как Рембо во Вьетнаме.

Она выходит в широкий школьный коридор. Вокруг — никого. Из актового зала доноситься громкая дурацкая ритмичная музыка, смех, аплодисменты.

Школа пуста. Вся школа — в актовом зале. Идти тяжело. Все вокруг тусклое, нечеткое. Будто смотришь на мир сквозь мутные стекла противогаза. Каждый удар сердца резкий и громкий. Каждый шаг такой, что подрагивают стекла в школьных окнах. Юля идет медленно. Она хочет идти быстрее, но ноги как бетонные. Она проходит запотевшие зеркала с длинным рядом умывальников, проходит закрытую на висячий замок столовую, видит окна на улицу за которыми неестественная чернота, подходит к большой белой двери актового зала.

За дверью — все та же ритмичная музыка. Теперь громче. Юля знает, там, на сцене идет номер «Танец младенцев». Пять учеников восьмых классов делают смешные неуклюжие танцевальные движения под глупую музыку, одетые в огромные, сделанные из простыней подгузники, со слюнявчиками шапочками и сосками. Четыре мальчика в подгузниках, среди которых Артур с которым она когда-то встречалась и одна девочка в подгузнике и маечке, ее подруга Саша, с синей соской во рту, с огромной булавкой на заднице. Сзади на подгузниках написаны имена младенцев. Все это очень комично. Смеются учителя, зауч и директор в первом ряду, смеются пришедшие родители, смеются дети…

Юля открывает дверь.

Она проснулась. Отдышалась. Сердце колотилось бешено. Ну все… Хватит, подумала она. Сон, только сон… Сон и все.

Юля поднялась, посмотрела вокруг, но абсолютно ничего не увидела. Было так черно, что не различались даже контуры предметов.

Юля встала на ноги. Она оказалась как-то странно одета — на ней была белоснежная и длинная, почти до пят, ночная рубашка. Юля никогда не спала в ночной рубашке. Где я? Она пошарила руками, но ни на что не наткнулась — а ведь у нее небольшая комнатка. Она сделала несколько шагов наугад, пытаясь нащупать выключатель или хотя бы стену. Неожиданно она поняла, что не знает даже на чем спала — дивана нигде не было.

Ее ночную рубашку колыхал легкий прохладный ветерок. Где же я, подумала она нервно. Было ясно, что это большое, может даже огромное помещение.

— Мама! — позвала Юля испуганно.

Никто не ответил. Юля пошла наугад, выставив руки перед собой. Она не помнила где и когда ложилась спать, последним воспоминанием был сон — белая дверь актового зала. Может меня забрали и посадили куда-то, подумала Юля. Может в психушку.

Было прохладно. Она еще раз позвала маму — испуганно и безнадежно. Наконец она наткнулась на что-то ладонями. Что-то мягкое, податливое. Какая-то ткань, возможно толстая занавеска. Она стала истерично двигать ее в сторону, пытаясь отыскать край.