Резкое похолодание

— Может быть, я до самого утра там останусь, — снова залопотала старушка. — Вы уж поразвлекайте мою Леночку. Пусть она вам песенку споет. Или стишок расскажет рождественский — она, кстати, специально к вашему приходу что-то учила… Или даже сочиняла… Вы ее, главное, разговорите — дальше она уже сама вас веселить будет. А потом, когда она спать ляжет — это, правда, не очень скоро, она у меня сова, — но когда ляжет, просто на кухне посидите. Чаю можете попить. Бутербродиков себе сделайте. Там сыр, колбаса в холодильнике… Ну — я поскакала!

Она поскакала, — повторил я про себя тупо.

— Не скучайте! — старуха махнула мне рябовато-желтой рукой с длиннющими ногтями — ногти были коричневые, ороговевшие, но с островками не вполне облезшего ярко-красного лака.

А потом она мне подмигнула. Кокетливо так. Подмигнула своим маленьким слезящимся глазом, мутно мерцавшим из глубины мягких отечных складок, — и действительно поскакала вниз.

Несколько секунд я оторопело смотрел ей вслед. Потом, немного придя в себя, свесился через перила и крикнул:

— Она ваша внучка, эта Леночка?

Каблуки перестали цокать по ступенькам. Последовала пауза. Потом снизу послышалось пронзительное, скрипучее хихиканье, отвратительно раздробилось о стены подъезда, обволокло меня десятками, сотнями квакающих отголосков.

— Какая еще внучка, — крикнула она, отсмеявшись, — конечно, дочка! Шесть лет.

Снова радостное цок-цок-цок.

Потом хлопнула входная дверь — и все стихло.

Дочка — шесть лет… Когда же она родила ее — в восемьдесят? В семьдесят пять?

У меня закружилась голова — пришлось вцепиться обеими руками в перила, чтобы не упасть. Жарко. Господи, как же в этом их чертовом подъезде жарко…

Еле волоча ноги, буквально подтягиваясь на руках, я добрался наконец до четырнадцатого этажа и встал, задыхаясь, перед дверью нужной квартиры. Я хотел сначала хоть немного восстановить дыхание, а потом уже звонить, но, видимо, пыхтел с таким пронзительным свистом, что меня услышали с той стороны. За дверью кто-то зашебуршался. Брякнула цепочка — непонятно, то ли расстегнули ее, то ли наоборот.

Маленький круглый «глазок» почернел. На меня смотрели.

Делать было нечего. Постаравшись задержать дыхание, чтобы с порога не пугать ребенка своей сиплой одышкой, я нажал на кнопку звонка.

— Кто там? — раздался из-за двери возбужденный женский голос с приятной гнусавинкой.

Ну, слава богу! Мать ребенка дома. Старуха, значит, была все-таки просто чокнутой. А я-то, дурак, уши развесил… «дочка шести лет». Меня ведь чуть удар не хватил… не, я ведь и в самом деле…

Снова звякнула цепочка — и дверь резко распахнулась.

На пороге стояла — нет; не стояла, скорее, радостно подпрыгивала — тетка лет сорока. Каштановые с проседью волосы разделены ровным пробором и стянуты цветными лентами в два жидких хвостика. На макушке, чуть набекрень — блестящая корона из фольги. Розовое платье, усыпанное блестками, с огромным декольте — большие обвисшие груди чуть не вываливаются. На ногах — тапочки с зайчиками и толстые белые колготки. Хлопчатобумажные… Карнавал у них здесь, что ли?

— Заходи! — радостно позвала женщина.

Нахальная. На «ты»…

Я зашел.

Она закрыла за мной дверь на ключ.

Коридор был очень маленький и тесный. Стены обтянуты рыжими прорезиненными обоями — под «кирпичную кладку». В квартире стояла гробовая тишина. Ни музыки, ни гостей. Никакого карнавала…

— Я тебя давно уже жду, — сказала женщина.

— Ну, здравствуйте, здравствуйте! — громко забасил я, скидывая на пол красный мешок. — Я Дед Мороз! Я подарки вам принес!

Странно. Дети, даже очень стеснительные, обычно выбегают в коридор после этой фразы.

— Здравствуй, — ответила женщина и почему-то захлопала в ладоши.

— А где же ребенок? — поинтересовался я шепотом. — Не спит еще, я надеюсь?

— Ребенок? — переспросила она.

— Ну да, ребенок. Девочка. Меня же к девочке пригласили?

— Ну так я — девочка, — заявила тетка и ткнула себя рукой в грудь для убедительности.

Пьяная, что ли?

— Не, ну вы, конечно, тоже еще… в самом цвету:… в расцвете…

Господи, что я такое несу?

— … и прекрасно выглядите, но все-таки — я же к девочке пришел. К Леночке. Леночка ее зовут, так ведь?

Тетка пристально посмотрела на меня. Хотела что-то сказать. Потом, видимо, передумала, но рот так и остался открытым. Верхние зубы — длинные, желтые…

— Может, я ошибся адресом?

У нее задрожали щеки. Заячьи зубы впились в нижнюю губу, тоже подрагивавшую. Она уже совсем было начала рыдать, но неожиданно передумала — и вместо этого широко улыбнулась, сверкнув золотым зубом в глубине рта:

— А, я поняла: ты меня разыгрываешь!

— В смысле?

— Ну, как будто ты меня не узнаешь. Ты же знаешь, что это я — Леночка.

Нет, она не пьяная…. Она сумасшедшая. Я попятился к двери, повертел ручку. Черт. Заперто. Она же и заперла.

Машинально полез в карман за мобильным… Ах, ну да, конечно. Я же давеча «вернул все, что мне не принадлежит». Другой психопатке.

— Откройте, пожалуйста, дверь, — сказал я — почему-то басовито-дедморозовским голосом.

А хотел ведь сказать совсем по-другому. Хотел — с угрозой. Нервы…