Резня на Сухаревском рынке

Войдя в душную вонючую комнату, Скопин подумал, что если уж тут «прибрано», то что творится дальше? У маленького оконца стоял дощатый стол с плесневелыми корками, комками сальной бумаги и миской с картофельными очистками. Стены были завешаны всевозможным тряпьем, грязными тулупами на серой клочковатой овчине кислого запаха. Под столом торчала горлышками вверх целая батарея разномастных бутылок. К дощатому, когда-то крашенному коричневой краской полу прилипали подошвы.

Скопин сел на табурет, а Мирон остался стоять у дверей. Баба тоже села на лавку и уставилась на Ивана Федоровича.

— Ну, что Николай? Жив? Здоров?

Скопин вздохнул.

— В бегах он. Чуть не попался фараонам. Так что велел кланяться. Когда вернется — не знает.

— В бегах? — непонимающе спросила баба. — Почему?

— Говорю, чуть не взяли его. Ищут по Москве, — терпеливо повторил Скопин.

— А куда побежал-то?

— Не сказал.

Баба насупилась, вероятно, обдумывая какую-то неприятную для себя мысль, а потом хлопнула ладонью по столу.

— Поганец! Рупь с полтиной-то он так и не отдал!

Скопин кивнул. На это он и рассчитывал. Жильцы в таких домах часто имели с хозяевами запутанные материальные отношения.

— А он мне про это сказал, — заявил он.

— Да? — заинтересовалась баба.

— Сказал! — энергично кивнул Иван Федорович. — Мол, плохо, что хозяйке рубль задолжал, а отдать не смогу.

— Рубль! — презрительно каркнула баба. — А полтора не хочешь! Нет! Два уже! Рубль!

— Ты дальше слушай. — Скопин вытащил трубку, кисет и начал набивать чашку табаком. — Он мне говорит — найди моего друга Сёмку, пусть он отдаст.

— Сёмку? Рубчика? — спросила баба.

— Ага! Рубчика, — кивнул Скопин, запоминая кличку.

— А что это Сёмка? Разве он отдаст? — засомневалась баба.

Мирон тем временем приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Там быстро темнело, что не нравилось старому казаку.

— А почему не отдаст? — спросил Скопин у бабы. — Они же вместе слам дербанить ходили.

Баба махнула рукой.

— А! Сёмка-то раньше с братом его меньшим терся. Братца-то фараоны в железо заковали и за Бугры угнали. Тут Сёмка к Кольке и переметнулся. Мол, возьми в подельники. Нет, Сёмка не отдаст.

— Почему?

— Он все в Козицкий ходит, в дом один. К шмарам. Там есть одна — Аделька. Он на нее тратит. Любовь у него.

— А она? — спросил Скопин.

— Курва она, — ответила баба. — Как есть курва.

— А что за дом?

— Дом как дом. Откуда мне знать?

Скопин встал.

— Только Сёмка не отдаст, — сказала баба. — Может, ты дашь? А потом с Николая возьмешь, когда он вернется.

Скопин вздохнул и посмотрел на Мирона. Тот кивнул в сторону приоткрытой двери и показал рукой — пора бы уходить.

Иван Федорович сунул руку в карман, достал горсть мелочи и положил на стол.

— Вот, что есть, — сказал он.

Баба придвинула монетки к себе, не считая.

— Может, ты с абреком твоим выпить хочешь? — спросила она. — Или тебе фатера нужна? Моя-то теперь свободна, если Николай в бегах.

Скопин огляделся.

— Может, и нужна будет, — сказал он. — Тебя как зовут?

— Любкой. Меня тут все знают. Кого хошь спроси — у Любки всегда порядок, и водочка найдется. И беру я недорого — полтинник в неделю за койку. А тут воздух хороший, чистый, не то что в городе.

Мирон чуть не подавился — воздух в избе был такой, что хоть топор вешай, хоть мокрое полотенце. А еще лучше — привезти сюда ведро духов и на стены плеснуть. Если поможет.

— Может, позже придем, — сказал Скопин и пошел к двери.

Но Мирон не пропустил его, первым выйдя на крыльцо. Осмотревшись, он цыкнул на собаку. Та, признавшая в нем силу, попятилась. Мирон первым дошел до калитки, открыл ее внутрь, вышел и осмотрелся, а только потом дал знак Скопину, что можно выходить.

— Чего боишься? — спросил Иван Федорович.

— Не боюсь. Чую, — сказал старый казак.

Они пошли по доскам, брошенным по сторонам переулка, почти в полной темноте. Фонарей тут не было. Впереди уже виднелся выход на Шереметьевскую с фонарями, но тут дорогу им заступило несколько фигур. Мирон тут же остановился и положил руку на рукоятку бебута. Скопин оглянулся — сзади было свободно, но, возможно, и там кто-то мог прятаться в тени заборов.

— Вы чьи будете? — спросил длинный горбившийся парень в бушлате и картузе с лакированным козырьком. Правую руку он держал в кармане.

— Глянь, кажись не наши, — крикнул другой из стоявших, не дожидаясь ответа.

— В гости зашли, — ответил Скопин из-за плеча Мирона. — По делу.

— Тут чужим проход платный, дядя, — ответил длинный. — Гони по рублю на брата.

— Может, и отпустим, — подхватил кричавший глумливо. — Мы нонче добрые!

Остальные трое молчали, расходясь шире — но не для того, чтобы пропустить, просто очищая себе место в случае драки.

— А может, и нет, — сказал один из них. — Нечего тут…

— А вот это видел? — спросил Мирон, кивая на свой бебут.

Длинный вытянул шею и прищурясь посмотрел на кинжал старика.

— А че пугаешь? — крикнул голосистый. — Мы-тко, пуганые. Нас уже не испужать.

— Давай по рублю на брата и иди, — кивнул длинный. — Итого пятерку.

— Что, заплатить им? — спросил Скопин Мирона нарочито громко. — Или обойдутся?

— Обойдутся, — пробасил денщик. — Как обычно.