Маша непроизвольно села обратно на матрас. Этот высокий морщинистый мужчина с висячими усами и пронзительными карими глазами загораживал выход, лишая ее надежды на побег. На нем было длинное серое пальто с бобровым воротником, а под пальто длинный сюртук и жилет с толстой золотой цепочкой, на шее — галстук, заколотый булавкой с крупным камнем.
Не отводя от девушки взгляда, высокий снял цилиндр, обнажив гладко выбритую голову, и продолжил:
— Ты ведь должен мне двадцать рублей, Филимон. И уже давно. Я тебя предупреждал: не отдашь, сам взыщу.
Рак при виде вошедшего съежился и прижал свои клешни к груди.
— Завтра, Митрий Ильич, завтра отдам. Сейчас не могу. Дела у меня.
Он наклонил голову в сторону Маши.
— А мне какое дело, что у тебя дела? — насмешливо ответил усатый. — Твои дела меня не касаются, правда, мамзель? Совсем не касаются. У тебя свои дела, а у меня — свои.
— Помогите! — пискнула Маша, — Он меня силком притащил. Я не хочу.
— Молчи! — взвизгнул Рак. — Племянница это моя, — пояснил он усатому. — Маненько головой тронутая. Сбежала от тетки, а я разыскал. По улицам бродила, видишь ли! А разве это дело? Так и любой обидеть может. А я что? Разве это хорошо — когда девка по улице шляется? Разве это порядок?
Усатый пожал плечами.
— Твои дела меня не касаются, — сказал он. — Тетка там, не тетка — мне все равно. А два червонца отдай.
— Нет у меня сейчас, — нервно сказал Рак. — Завтра отдам.
Дмитрий Ильич пригладил усы и хмуро посмотрел на собеседника.
— Ты не финти, Филька, зубы мне не заговаривай. Знаю я тебя.
Маша смотрела на него круглыми от ужаса глазами — ее просьбу о помощи как будто не заметили!
— Ну нету. Нету! — заверещал Рак. — Что я сделаю-то? Нету и все!
— Что же, — сказал усатый. — Я и сам вижу — нету. А вот племянница — есть.
— Не дам! — Рак прыгнул между усатым и Машей, сидевшей на кровати. — Это — моё!
Но тут усатый коротко и жестко ударил Рака в лицо, а потом шагнул ближе и ударил уже в живот. При этом цилиндр он элегантно держал другой рукой. Рак согнулся, закашлявшись.
— Кто тебя спрашивать будет, недоумок? — спросил усатый. — Сам отдать не можешь — пусть племянница отрабатывает.
Он подождал, пока Рак разогнется, и третий раз ударил его — с такой силой, что тот повалился на стол, роняя бутылки, разлетавшиеся по полу, как кегли.
Усатый, более не обращая внимания на Рака, подошел к Маше и, подув на мозолистые костяшки пальцев, сказал:
— Вставай. А не встанешь, я подниму.
Маша покорно встала. Ей все равно надо было вырваться из этого склепа — любой ценой. Она подумала, что если усатый сейчас выведет ее на улицу, то она крикнет «караул» и будет отбиваться до того момента, пока кто-нибудь не придет на выручку.
— Иди вперед меня, — сказал усатый, аккуратно надев цилиндр и открывая Маше дорогу к двери. — Да не думай убежать, а то…
Маша пошла, не чувствуя под собой ног, поднялась по лестнице и, открыв дверь, оказалась снова в той же арке. На мгновение ноги у нее чуть не подкосились от обилия сырого холодного воздуха. Но она все еще была жива и все еще надеялась избавиться от нового мучителя.
Сзади нее закрылась дверь, и Маша услышала голос усатого:
— Ну вот ты и свободна.
Свободна? Маша недоверчиво обернулась. Усатый улыбался.
— Что, думаешь, я не понял, что тебя Филька к себе силком затащил? Он не в первый раз так делает. Да только ты ведь не гулящая, не нищая. Я сразу понял — ты из приличных девушек. Кто это тебя так разукрасил?
— Спасибо, — прошептала Маша онемевшими губами.
— Голодная? — спросил усатый. — Пойдем, подкрепимся. И ничего не бойся, я же с тобой.
Как будто тяжелая мутная волна отхлынула от нее. Еще минуту Маша была как пружина сжата смертельным отчаянием, а теперь эта пружина вмиг ослабла, и снова появились звуки, снова можно было дышать уличным воздухом, серые сумерки впустили в себя и другие цвета — темно-красного кирпича арки, светлой полосы от фонаря, мокрого булыжника. Слезы потекли из Машиных глаз, смывая грязь короткого страшного будущего.
— Ну-ну, — сказал Дмитрий Ильич ласково, — не плачь. Пойдем, я тут знаю одно заведение. Хозяйка готовит вкусно. И согреешься, и развеешься. Да и расскажешь мне про свою беду.
Маша кивнула. Усатый крепко взял ее под руку и повел прочь от арки по переулку. Брелоки на его цепочке мелодично позвякивали с каждым шагом.
Они прошли дальше, потом обогнули какой-то дом, в котором ярко светились зашторенные окна, и вошли с черного хода. Поднявшись на второй этаж, Маша оказалась в большой кухне, где под плитой ярко пылал огонь, а у разделочного стола стояла пышная простая баба в чистом переднике и со скалкой в руках, — раскатывала тесто.
— Любаша, — сказал ей Дмитрий Ильич. — Покорми-ка вот эту девушку, а я пока пойду, найду Ирину Петровну, мне с ней потолковать надо.