Резня на Сухаревском рынке

Тут он увидел лавку, в которой сидел старик, продававший старинные вещи, но в первую очередь глаз Сёмки выхватил четыре шкатулки и несколько коробочек на полке за спиной старика.

— Слушай, дед, — Рубчик привалился к прилавку. — Купи у меня… купи у меня…

Он полез рукой в карман штанов и вытащил шкатулку, которую взял у той девчонки в доме коллекционера.

— Вот. Только дешево не отдам. Она мне дорога.

Старик сначала скептически посмотрел на Сёмку, потом перевел взгляд на шкатулку и неожиданно охнул.

— Что? — спросил Сёмка. — Нравится?

Старик-антиквар нервно кашлянул.

— Откуда вещичка? — спросил он. — Я краденое не беру.

— Да какой там краденое! — возмутился Рубчик. — Девушка подарила. На память, — он подмигнул. — За ночь любви, понимаешь? Вот только поиздержался я. Выпить хочется. А так никогда бы не отдал!

— Да ты и так выпивши, — сказал старик, беря шкатулку, как будто чтобы рассмотреть получше.

— Нет! Это я приболел. А выпью чаю с водкой, так выздоровлю.

— И сколько ты хочешь? — спросил старик Ионыч.

Сёмка задумался.

— Червонец!

— Черво-о-онец! — удивился старик. — Так ведь ей рубль — красная цена!

— Не хочешь, другому продам! — Сёмка цапнул шкатулку из пальцев старика.

— Трешницу дам, так и быть, — быстро ответил старик.

— Пятерку!

Ионыч замялся. Вернет ли тот судейский деньги, если он купит шкатулку за пять рублей, хотя сам же продал ее Трегубову за три? С другой стороны, похоже, тот человек в шинели был сильно заинтересован и шкатулкой, и ее продавцом. Так что Ионыч вынул из-под прилавка кошелек и отсчитал пять целковых.

— На, папаша, носи на здоровье! — хохотнул Сёмка, бросил на прилавок шкатулку и сгреб деньги. — Где у вас тут кабак?

— А вон туда иди, видишь, там дом с красной крышей? Там внизу есть.

Сёмка сунул деньги в карман и, довольный, пошел в указанном направлении. А Ионыч, проследив, когда фигура парня затеряется в толпе, кликнул соседа, попросив приглядеть за лавкой, а сам поспешил к Самсону.

Захар Борисович не послушался Скопина. Прежде чем засесть за старые отчеты, он пешком дошел до Долгоруковской, пересек ее и скоро стоял перед воротами Бутырского тюремного замка.

— Позови-ка, братец, офицера, — велел он часовому, пробравшись через толпу женщин с узелками, принесших передачки для своих родных сидельцев.

Часовой, закутанный в неуставной вязаный шарф, невозмутимо посмотрел на Архипова.

— По какому делу?

— Скажи, пристав Сущевской части Архипов розыск ведет. Надо переговорить с заключенной.

Часовой приоткрыл дверь караулки и крикнул внутрь:

— Лёха! Позови начальника!

Архипов ждал на улице, глядя на женщин с узелками. Те терпеливо ждали урочного часа, когда придет смотритель за передачами. Они топтались, собираясь небольшими группками, тихо жаловались друг другу или просто стояли с уставшими каменными лицами. Наконец, дверь караулки открылась и вышел худой сутулый человек в шинели, накинутой поверх мундира тюремного министерства.

— Слушаю вас.

— Следственный пристав Архипов. Сущевская часть, — представился Захар Борисович. — К вам недавно доставили арестованную Марию Рябову. Хочу допросить ее по делу об убийстве ее дяди Михайлы Фомича Трегубова.

— Предписание? — спросил офицер.

— Дело ведет судебный следователь Скопин, — ответил Архипов твердо, стараясь не выдавать волнение. — Его срочно вызвали к другому свидетелю, так что предписание он выписать не успел. Я пришлю его позже с нарочным.

Сутулый офицер продел руки в рукава шинели.

— Без предписания нельзя, — ответил он устало. — Хотя… Скопин? Иван Федорович?

— Так точно.

— Ну, раз Скопин…

Он пожевал губами.

— Вот всегда у него так! — сказал он грустно. — Вы давно с ним работаете?

— Неделю всего.

Сутулый понимающе кивнул.

— Вы Ивану Федоровичу передайте, — сказал он, — что в следующий раз не пущу. Ну, что это за дела, а? Ведь человек он хороший, однако порядков никогда не соблюдает. Ладно уж, идите. Только побыстрее. Не ровен час, начальство нагрянет — дадут мне по шее!

Он провел Архипова в накуренную и провонявшую мокрой шерстью караулку.

— Табачкин, проводи в женскую часть, в комнату для свиданий. И найди заключенную Рябову Марию.

Они прошли гулкими полутемными коридорами, выкрашенными коричневой краской, с рядом железных дверей. Потом смотритель, гремя связкой ключей, открыл последнюю дверь и пропустил Архипова внутрь.

— Щас, — сказал он, — посидите. Пойду искать вашу Рябову. Только я того, дверку прикрою. Положено так, не обессудьте.

Архипов кивнул. За его спиной лязгнула тяжелая дверь, и послышался скрежет ключа в замке.

Захар Борисович прошел вперед и сел за длинный стол, по обеим сторонам которого стояли лавки, отполированные бесчисленными посетителями. Он положил руки на стол и прислушался — несмотря на толстые стены, тишины тут не было. Где-то вдалеке слышался скрип и чей-то монотонный голос — вероятно, смотритель открывал двери камер и выкликал Машу. Из высокого окошка, забранного решеткой, доносился звук пилы — вероятно, заключенные на внутреннем дворе пилили дрова.