Читаем Рябиновая ночь полностью

— А если дожди пойдут, под зонтиками коров доить будете? Скажи ему, пусть завтра утром зайдет ко мне. А где молоко охлаждать?

— В ключе. Прямо на нем и построили приемный пункт молока.

— А ведра от двора не далеко носить придется?

— Нет, ничего. Нина Васильевна, надо, чтобы сюда автолавка приходила.

— Об этом я договорюсь. А где у тебя хваленый чай? Или придумала? — У Нины Васильевны потеплели глаза.

— Пойдемте в вагончик.

В вагончике было чисто, уютно, пахло черемухой. Через открытое окно доносился плеск волн от Урюмки. Нина Васильевна села у окна. Аграфена поставила чайник на газовую плиту и стала накрывать на стол.

— А место-то верно выбрали красивое.

— Это Петрович с Цыдыпом Доржиевичем выбрали. Осенью ягоды из окна брать будем.

— Песни-то поете?

— Да как же. Без них и работаться не будет.

Аграфена из холодильника достала сметаны, холодного молока.

— Петруша-то мой как там работает? Не жалуются на него? Мал еще.

— Мал? — удивилась Нина Васильевна. — Да этот малый, того и гляди, невесту тебе приведет.

— Да что вы, Нина Васильевна? Какая ему невеста? Ребенок еще.

— Данилу Такмакова знаешь? Так его дочь Груня на полевом стане поваром работает. Говорят, с ней дружит.

Аграфена опустилась на стул.

— Неужто правда?

— Чего испугалась-то?

— Да мне и подумать страшно, что кто-то заберет у меня Петрушу.

— Так уж сразу и забрали. Стареем мы с тобой, Аграфенушка. Я вон уж ни с того ни с сего брюзжать начала. А давно ли, кажется, по всей ночи у Онона парней миловали.

— Иван Иванович-то долго думает ходить в холостяках?

Нина Васильевна вздохнула.

— Кто его знает. Ходит, как с завязанными глазами, ни одной девки не видит.

— Люди болтают, у Аннушки-то с Петровичем опять дороги перехлестнулись. Сколько лет прошло, никак не уймутся.

— Ты больше слушай.

— Да мне что, я так, к слову пришлось.

— У вас у всех получается просто так. А я голову ломай, ночи не спи, все думай, что делать. — Нина Васильевна отодвинула чашку. — Спасибо, матушка, за угощение.

— Еще хоть пирожок съешьте.

— Съела бы, да некуда.

На обратном пути Нина Васильевна побывала на зимнике. Там уже рабочие приступили к строительству нового кормоцеха. Готовили коровники для прокладки скребковых транспортеров и установки механической дойки. Со стройки поехала на чабанские стоянки, где еще шел окот овец.

«Сколько вы, бабоньки, ведрами молока переносили, если в цистерны слить, то, пожалуй, железнодорожный состав через все Забайкалье вытянется, — думала Нина Васильевна. — И никто из вас не пришел ко мне и не пожаловался, что тяжело. И уходили с работы только тогда, когда руки от непосильного труда отказывались повиноваться. Даже и тогда будто виноватыми себя чувствовали. Придет время, отгрохаю я вам не коровник, а дворец, только кнопки нажимать будете».

Нину Васильевну обогнал «газик», из него, сутулясь, вышел секретарь райкома Шемелин.

— Добрый день.

— У председателя колхоза разве добрый день бывает? — Нина Васильевна теплым взглядом посмотрела на Шемелина.

— Не прибедняйся. Был в отряде Огневой. Всходы пшеницы душу радуют.

— Ты на будущий год загляни. Под все пары навоз вывезли.

— Обязательно загляну. Был я в обкоме партии. Переход вашего колхоза на безотвальную обработку почвы на бюро одобрили. Предложили осенью провести у вас семинар агрономов всего района.

Нина Васильевна была обескуражена. Она не могла понять, подтрунивает над ней Шемелин или серьезно говорит.

— Я тут ни при чем. Это Алешина работа. Да и ты руки приложил. На весь район меня осмеял.

— Был бы хлеб, а заслуги как-нибудь разделим. Когда все звенья перейдут на безотвальную обработку?

— Надо посмотреть результаты отряда, посоветоваться с Алешей, — уклончиво ответила Нина Васильевна.

— Особо-то не тяните. А что вы решили с Мертвым полем делать?

— Сто гектаров удобрим. А за зиму думаем на всю площадь навоз вывезти. Под боком столько земли пустует.

— Осенью я не только агрономов, а и всех председателей к тебе привезу. И пусть они мне потом скажут, что людей у них не хватает. Мозгами шевелить не хотят.

— Ты, Коля, не торопись.

— В «Пограничнике» дело худо. Не тянет председатель. Проворонили Бориса Каторжина. Такого агронома у нас увели.

— Я шумела. В обкоме сказали — надо.

— А как ты смотришь, если Алешу у тебя возьмем?

— Что-о-о? — У Нины Васильевны округлились глаза.

— И что ты над своими специалистами трясешься, как наседка над цыплятами?

— А что я для дяди таких парней растила?

— «Пограничник» не из другого государства. А ты член бюро райкома, депутат областного Совета и отвечаешь за все не меньше моего.

— Все равно не дам Алешу. Ты это выбрось из головы.

— Кого же ты предложишь поставить?

— Надо подумать. Людей у нас грамотных в районе немало. Начальник производственного управления. Он же в «Пограничнике» был председателем колхоза. И колхоз при нем гремел на всю область. Не лучше ли его вернуть на свое место?

— Это что, в мой огород камешки? — поднял косматые брови Николай Данилович.

— Я же тебе говорила, загубим колхоз. Так оно и вышло.

— Как-то неудобно возвращать обратно.

— Но ведь так дело требует.

— А ты все-таки об Алеше подумай.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза