Читаем Рябиновая ночь полностью

Шибко радуюсь. Хорошая смена из парня будет. В смелые руки укрюк[17] передам. Однако проходит неделя, другая, и парень голову повесил, на степь не смотрит. «Что случилось?» Парень на меня не смотрит: «В село хочу», — «Что в селе делать будешь?» — «Давно телевизор не смотрел. Наши завтра с канадцами в хоккей играют. Потом бокс будет. Кино новое на экраны вышло». — «Зачем тебе кино. Смотри хорошо в степи, все увидишь, что надо».

Старшего сына хотел табунщиком сделать, он военным стал, теперь на границе служит. Второго сына в табунщики метил, он в учителя пошел. Коней в глаза не видят. Как так жить можно?

У нас в деревне каждый мальчишка трактор водит, надо, и на машину сядет, подучи маленько, самолет поведет. Про луну, про звезды все знают. Только некому подкову сковать, никто не умеет коня подковать. Пошто так неладно получается?

Из пади донесся топот копыт. Дашибал прислушался. Потом отодвинул от себя кружку, подбросил в костер дров и закурил.

— Как-то в старые времена жил на Ононе князь, — продолжал Дашибал. — Вырос у него сын, поехал землю посмотреть, у людей уму-разуму поучиться.

В дальней стороне встретил он девушку, шибко полюбил, женился на ней и про отца с матерью забыл.

Проходит год, другой. Отец гонцов шлет, письма пишет, требует домой сына. А он даже ответа не дает. Молодая жена милей родины оказалась.

Шибко задумался князь, как вернуть на родную землю сына. Тогда старый слуга и говорит: «Не печалься, князь, пошли сыну стебелек полыни, и он вернется».

Так князь и сделал. Получил сын стебелек полыни, вдохнул горький запах родной земли и затосковал по Онону. А потом вскочил на коня и помчался к отцовскому очагу.

Дашибал поправил палочкой дрова в костре, поднял взгляд на Алексея.

— К чему это я говорю. У каждого человека стебелек полыни родной земли в душе жить должен.

— Мунхэ ахай, время пришло другое. И дороги у молодежи другие.

— Однако кто не ходил по старой дороге, тот не найдет и новую, — не сдавался Дашибал.

— Это так. Мы и пересели на самолет только потому, что в седле мечтали птицей в небо подняться.

— Все в небо рвутся. Однако кто коней пасти будет?

— Вот этого я тоже не знаю. Жизнь подскажет, что делать? Спасибо за угощение, Мунхэ ахай.

— Однако еще пей.

— Уснуть надо немного. Глаза слипаются.

Алексей принес спальный мешок и устроился в нем под деревом в двух шагах от костра. Достал папиросу, закурил.

— Какой хлеб нынче будет? — спросил Дашибал.

— В звеньях не важный, подсушило. Да и семена плохие были. Думаю, на будущий год на всех полях взять не меньше семнадцати — двадцати центнеров с гектара.

— Говорят, всех овец в кучу собрать думаете?

— Всех не всех, а для начала думаем построить комплекс тысячи на три. А там видно будет.

— Однако што-то худо делаете. На одном месте овцы всю траву выбьют, потом землей кормить будете?

— В комсомольско-молодежной бригаде пять отар. Тоже думали, ничего не получится. А ведь хватило кормов на всех овец.

Дашибал помолчал, а когда задал очередной вопрос, Алексей не ответил, он уже спал крепким сном. Старик встал, не спеша постелил попону, вместо подушки положил седло, лег и накрылся серой, выгоревшей на солнце курткой. И долго его еще мучили беспокойные думы.

Алексей проснулся рано. В пади было еще сумрачно, а вершины гор, освещенные первыми лучами солнца, светились точно гигантские купола. За долиной тянулся высокий хребет, густо заросший лиственными и кедровыми лесами. На крутой покоти из лохматой зелени выпирали скалы причудливых форм: одни походили на столбы, другие — на развалины старинных крепостных стен, третьи — на гигантских лесных животных. А одна из скал, ближе к подножью, стояла на синеватой каменной осыпи, точно на лужайке, и походила на высокую арку, под которой могла проехать тройка лошадей. Это были ворота, или сердце Алханая. К воротам по склону вилась дорожка. Все эти скалы в утренних лучах светились разными цветами.

— Надо же было природе создать такое чудо, — восхищался Алексей.

Дашибал курил возле костра трубку в серебристой оправе. С прищуром посмотрел на хребет.

— Осенью, когда лист желтеть начнет, здесь еще лучше.

Совсем рядом голосисто закуковала кукушка.

— Пожить бы здесь с недельку, — мечтательно проговорил Алексей.

— Иди ко мне в помощники.

— С великим бы удовольствием пошел. Да земля не отпускает.

Позавтракав, Алексей поехал домой. По пути он решил посмотреть хлеба. После крепкого сна Алексей чувствовал прилив сил, и жизнь ему уж не казалась такой мрачной и безысходной.

У Крутого лога на краю поля он увидел автомашину и человека. Алексей подрулил к нему. В хлебах стоял главный агроном из Ключевской Матвей Александрович Дремин. Ему было лет сорок. Алексей давно его знал. Дремин был не очень-то разговорчив, держался всегда особняком, но дело свое знал превосходно.

— Сосед? Что это тебя занесло на наши поля?

— Ездил, смотрел твою безотвальную обработку.

— Ну, и как?

— А ведь хлеб-то только у тебя одного будет.

— Это ты уж, Матвей Александрович, перехвалил.

— Бери, паря, меня к себе. Соскучился я по настоящему делу.

— Ты в своем уме?

— К сожалению, в своем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза