Рябиновый дождь

— Веревкой перетянул, — Стасис посмотрел на кисть и, сам не поверив в свою версию, добавил: — Мы тут с шофером Моцкуса неделю или две назад немножко поцапались. Из-за жены.

— Ну уж! Бируте ему в крестные матери годится.

— Возможно, но и он не в жены ее брать приезжал.

«Нет, жаба маринованная, на сей раз я тебе ни одного лишнего слова не скажу, за которое ты мог бы зацепиться. Теперь даже если тебя к стенке поставят, не сможешь оправдаться: Милюкас напугал и силой заставил…»

Инспектор никуда не торопился. Ему все было ясно. Он уже давно не сердился ни на Моцкуса, ни на Жолинаса и старался лишь для успокоения своей зудящей совести. «Дурак был, вот и получил тогда. Этого поганца пожалел, жене Моцкуса поверил, а думал — людям добро делаю. Но, оказывается, невозможно быть справедливым, если забываешь о человечности. Я только букву закона соблюдал, поэтому его тесть, о котором в годы войны легенды ходили, издевался надо мной как над сопляком».

— Если вы так хорошо разбираетесь в автоделе, тогда, может быть, вам следует попроситься в автоинспекцию?.. Руководить районным отделением, мне кажется, вам слишком трудно. Кроме того, в вашем районе нет таксопарка; провизором, проверяющим личные аптечки, я не могу вас назначить, словом, расстанемся по-хорошему.

— Но ваша дочь…

— Странно вы, товарищ Милюкас, жалобы проверяете: сначала люди для вас лично, по заказу, писать начинают, а потом — против вас пишут, бумагу портят… А какую должность в нашем ведомстве занимает моя дочь?

— Не знаю.

— А я знаю: никакой! Она — обыкновенный фельдшер.

— Но мы обязаны проверять жалобы…

— Не обязаны! В данном случае вы были обязаны переслать их по месту жительства Моцкуса. Ведь вы знали, что он коммунист, ученый… Понимаете, ученый! И позволили себе обойтись с ним как с всамделишным преступником. Где ваше чутье?

— Мы на фронте вместе…

— Тем более стервец! — окончательно взбесился комиссар. — Это не по-мужски. У тебя бабы никогда не было?

— Так точно, товарищ комиссар первого ранга.

— Была или нет?

— Нет.

— Предлагаю жениться и немедленно развестись. — Он издевался, его глаза были прищурены, но и сквозь щелки век они смотрели на Милюкаса с такой издевкой, что он по сей день не может забыть об этом. — А в промежутке между свадьбой и разводом предлагаю почитать древнюю индийскую поэзию. Там сказано: возьми невесомость лепестка розы, завораживающий взгляд сирени, чистоту солнечного луча, слезинку росы, непостоянство весеннего ветерка, сверкание надутого павлина, изысканность полета ласточки, добавь к этому твердость алмаза, терпкую сладость меда, жестокость тигра, зной пламени… Все хорошенько перемешай — и получишь женщину. Это тебе на будущее, а теперь напиши объяснительную. Все!

Костас тогда мог съездить к Моцкусу и все выяснить, но амбиция не позволила: как это помчишься к своему бывшему подчиненному? «Жена его большим человеком сделала, пусть сама и справляется с ним», — вот какое мудрое решение созрело тогда в его голове. А оказалось, что Моцкус просто чертовски талантлив. Дай бог каждому благодаря своему таланту и поту столь высоко подняться. А все остальное — болтовня, злые языки поработали. Поэтому смотри, Костукас, чтобы тебе еще раз не пришлось проглотить коктейль, замешенный на древнеиндийской поэзии. Хватит одной ошибки.

Приложив руку к фуражке, он простился со Стасисом и вернулся домой. Потом заехал в больницу, осмотрел одежду, обувь Саулюса и очень пожалел, что не застал Моцкуса.

«А может, и хорошо? На сей раз мне и впрямь некуда торопиться: и звание моей должности соответствует, и до пенсии не так уж много осталось, и жена есть, а быть человеком — такую должность даже за величайшие заслуги никто не даст, о ней надо побеспокоиться самому».

Во время аварии Моцкус ни на миг не потерял самообладания. Выбравшись из опрокинувшейся машины, он тут же бросился к Саулюсу: приводил его в чувство, звал по имени, хлопал по щекам и, когда тот пришел в себя, постелил на траве свой плащ, уложил его, а сам принялся останавливать грузовики, которые, просигналив на полной скорости, проносились мимо — куда-то очень торопились. Тогда он притащил несколько сбитых рябин, забаррикадировал ими проезжую часть дороги и снова стал ждать. Наконец показался грузовик, подъехал и остановился.

— Я зерно везу! — раскричался шофер. — Разве не видишь, что я от колонны отстаю?

— Тем лучше, потому что у моего попутчика, кажется, поврежден позвоночник… А ты еще успеешь, намитингуешься.

— Я хлеб государству везу, мудрец!

— Зерно — почти как песок, удобнее будет транспортировать, — ничего не хотел знать Моцкус.

— Ты дурак какой-то или антисоветчик?! — рассердился шофер.

Наконец и у Моцкуса лопнуло терпение: