Рябиновый клин

Очень интересный выдался скандал; правда, Сташек упустил – по какой причине, да ведь это никому и не интересно.

Все эти наполеоны, и принцы, и адъютанты, и всякие идиотские золотые обозы, о которых трендела Вера Самойловна, были ему до лампочки. Но сама старуха неожиданно понравилась: в ней бурлило и кипело что-то такое… заводное. Ловкое и круглое, как смешной и колючий шар её носатой головы. Разговаривала она другим языком, не тем, каким объяснялись все окружающие его станционные-фабричные люди-соседи. Слова, несмотря на явную недостачу зубов, произносила чётко, как бы одним сшитым куском, без зазора, без единого лишнего звука, и ясно было, что, начав говорить, знает, чем и когда закончит. Сташек и половины слов её не понимал, но – удивительно! – всё равно хотелось слушать эту тарабарщину. Иногда она сама возвращалась к непонятным словам:

– А вот это знать тебе необходимо. – И принималась подробно объяснять, показывать, напевать или играть, – играла она буквально на всех пищалках, пукалках и дуделках… Когда дула, становилась ужасно смешной: лицо багровело, глаза вытаращивались, шея вздувалась, и она дирижировала сама себе бровями, будто удивлялась: «надо же, как ловко получается, с чего бы!»

На столе между ними лежала дудка, длинная, деревянная, вся обвитая металлическими трубочками и заклёпками, – та самая, с клизмой на конце. Эти металлические части глуховато отблёскивали, а заключённое в них тёмное деревянное тело будто парило и тосковало, и звало прикоснуться. Дерево было таким же светящимся изнутри, как чифирь в старухином стакане с железнодорожным подстаканником: тонкая штамповка с мчащимся составом.

Вера Самойловна взяла дудку привычным движением и подала её Сташеку на вытянутых руках, как ребёнка.

– Английский рожок, – проговорила слегка заговорщицким тоном. – Драгоценный, старинный. Был практически погублен, но здешний кудесник… там, на задах вокзала… Илья Ефимович, да? Называет себя «краснодеревец», и за каждой малостью надо его умолять и поклоняться, как богу солнца… Я поклонилась, от меня не отвалится. Он долго возился, но починил: надел это хитрое кольцо на корпус, так что звук почти не пострадал. Потрогай, погладь его, не бойся, он не кусается…

Сташек нерешительно протянул руку, потрогал дудку, случайно соприкоснувшись с тёплой рукой старухи, отдёрнул свою и нахохлился.

– Название легкомысленное: «рожок», – продолжала Баобаб, словно не замечая его инстинктивного движения, – а он большой, солидный, как видишь, господин. Такой слегка отстранённый двоюродный дядюшка, дальний родственник, в дом является по большим престольным праздникам: цилиндр, дорогая трость, перстень на пальце, золотые часы на цепочке… Немногословный. Но когда произносит что-то своим необыкновенным голосом…

И подняла палец, словно призывая прислушаться…

Эта её сумасшедшая речуга (какой-то дядюшка, цилиндр, перстень – бред, пурга!) – нарочито нездешнее плетение слов, движения крупных, почти мужских рук с коротко остриженными ногтями, пронзительные чёрные глаза, ощупывающие лицо собеседника – всё было странно и притягательно, из другой жизни было, из других, каких-то старых книг, от которых в библиотеке он отмахивался. В то же время Сташека подкупало то, как она держит себя с ним: как с равным, и потому, вопреки здравому смыслу, он пытался вслушаться в каскад её почти иностранных слов и хоть что-то из них выудить.

– Вообще-то, английский рожок – видовой инструмент, – снисходительно заметила Вера Самойловна. – Что значит: не сам по себе, а из семейства гобоев. Звучит и нотируется на квинту ниже обычного гобоя. Он похож на того – помнишь сказку – младшего брата, кому в наследство достались не дом, не мельница, а кот. Но то был Кот в сапогах! И тембр у него, то есть голос, – густой и пряный, как… аромат духов «Пиковая дама». Он наваристее, гуще, ин-фер-наль-ней голоса гобоя. Все слова потом объясню… – И вновь подняла палец, призывая к вниманию. Сташек уставился на этот длинный, вероятно, некогда изящ-ный, а ныне костлявый, несмотря на общую грузность старухи, указующий перст.

– В России на него вообще не учат, традиция такая сложилась. И потому английский рожок – это судьба; сочетание Божьего промысла и душевной неудовлетворённости музыканта. По-человечески, по-настоящему, учиться тебе надо бы на гобое или блок-флейте, ибо это проще… Но, я смотрю, паренёк ты ловкий, грудная клетка у тебя хорошо развёрнута и достаточно широкая; ну и не младенец же ты. Короче, рискнём. Не станем оглядываться на занудные правила, их придумывают тру́сы.

В окне струился под ветром шатёр берёзовой листвы, приоткрывая то один, то другой сине-белый небесный лоскут, – там, в небе, кто-то сильно торопился, и неслась, неслась сине-белая дорога, и мела её нежно-зелёная листва берёз…