Рябиновый мед. Августина

— Я, Августина Тихоновна, очень неловко себя чувствую, — начал он, но, вздохнув, продолжил напористо и даже немного сердито: — Но все же скажу, раз решился. Вы мне нравитесь, Августина Тихоновна. Конечно, вы — дама, а я… мужлан неотесанный, но…

— Ну зачем вы так? — испугалась она.

— Да, да, не спорьте. И все же люди, бывает, разные могут… способны, знаете, дополнить друг друга. Хоть и разные совсем, а вместе, глядишь, — одно. Я закурю, можно?

Августина не успела ответить, он снова взмахнул рукой, вспомнил:

— Не буду. Вам же дым нельзя. Да и не хочу я, так, знаете, нервничаю.

— Да не надо нервничать, — попросила она,

Он волновался, и это не было неприятно ей. Она вдруг поняла, что устала быть одна. И что, возможно, она не такая уж и старая, если все еще нравится мужчинам?

Они отошли от всех довольно далеко. За рекой чуть порозовело небо, восход становился все очевиднее. Туман, поднимаясь от реки, казалось, решил спрятать все вокруг в свои сети.

— Я прошу вас, Августина Тихоновна, соединить, так сказать, наши судьбы…

— Вы что же, Павел Юрьевич, делаете мне предложение?

— Ну, я… Да, делаю.

Сказав, директор шумно выдохнул и отвернулся. И сразу увидел огонь. Сквозь туман он едва пробивался, но все же сомнений не оставалось — что-то горит в стороне замка.

— Мать-перемать! — тихо выругался директор, широкими шагами двинулся назад, бросив Августине: — Пожар у нас, кажется.

Остальные тоже заметили неладное со стороны замка и с криками бежали навстречу.

— Замок горит, Павел Юрьевич!

— Владик, — выдохнула Августина и бросилась вперед других напрямик к замку.

Когда подбежала ближе, увидела — дым вырывается из нижних окон, поднимается вверх, закрывает собой окна второго этажа, ползет к верхнему.

Из окошек подвала рвется огонь. Трещат стекла, сверху бросают вещи.

Сторож Михеич выводил сонных перепуганных детей черным ходом. По пожарной лестнице тоже спускались люди. Кто-то выкидывал из распахнутого окна второго этажа одеяла, подушки, одежду.

Августина, задыхаясь от быстрой ходьбы, подлетела к замку и первым делом разыскала своих воспитанников. Они, завернутые в одеяла, стояли кучкой у конюшни вместе с воспитательницей Зиночкой.

— Зина, а где Владик?

— А разве он не с вами? — удивилась та. — Я его не видела. Августина нашла среди детей самого смышленого.

— Костя, ты видел Владика?

— Его с нами не было.

— Всех детей из замка вывели! — Зиночка старалась перекричать шум пожара. — Он где-то здесь, может, в конюшне?

В конюшне беспокойно ржали лошади. Из коровника выводили коров и телят и гнали в луга, подальше от пожара. Ни в коровнике, ни в конюшне сына она не нашла.

Побежала к дверям замка, но Михеич преградил ей путь:

— Куда?! Лестница горит, не пущу!

— У меня сын там!

— Кого?! — сердито оттолкнул ее старик. — Нету тама никого!

Она вспомнила про лестницу черного хода, что вела в башню, метнулась туда и сквозь дым услышала:

— Куда?! Назад!

Ее догнал Оришко, грубо оттолкнул от входа, рявкнул:

— Назад, к детям!

— Там Владик, — тихо сказала она и отодвинула его руку.

— Назад! — повторил он и уже с лестницы добавил: — Я сам! Но она опередила его, взлетела по лестнице наверх, пока он, прихрамывая, с трудом поднимался.

Дым заполнил собой все пространство, из-за него было не видно ни зги. Глаза нестерпимо резало, а дышать становилось все труднее. Августина закрыла нос и рот полой жакета, но это мало помогло. Преодолев первый пролет лестницы, она мучительно закашлялась, пытаясь сквозь кашель выкрикнуть имя сына.

Чертыхаясь и матерясь, ее догнал директор, толкнул к выходу, что-то сказал, но она не расслышала.

— Владислав! — громко и повелительно прокричал он, но вместо ответа они услышали, как где-то с треском отвалилась оконная рама и со звоном разбилось стекло.

Оришко схватил Августину за руку и потащил за собой. Он широко шагал, западая на протез, и распахивал все двери.

— Владислав! — кричал в проем каждой, но ответом был лишь жуткий шум пожара.

В холле второго этажа, куда они приближались и где Владик должен был ночевать, явно кто-то был — слышалась возня и глухое бормотание.

Августина прибавила шагу, опередила директора, первая достигла холла и увидела стоящую на табуретке завхозиху Петровну — та снимала со стен портреты вождей. Августина бросилась к дивану, заглянула во все углы.

— Брось, Петровна! — заорал директор. — Быстро уходи!

Огонь с лестницы уже подбирался к холлу, сквозь дым невозможно было разобрать, что творится в правом крыле. Да и огонь перекрывал туда дорогу. Правое крыло было прочно отрезано от них пожаром.

— Зинаида Петровна, вы моего сына здесь не видели? Он ночевал на этом диване…

Завхозиха с немым остервенением сдирала со стены портрет Луначарского.

— Никого не видала! Дети в чем были повыскакивали. Добра-то, добра пропало! До добра-то казенного никому дела нету…

— Быстро вниз! — заорал директор и подтолкнул Петровну к выходу. Затем он оборотился на Августину и железным тоном приказал: — Ты тоже — вниз! Ты за детей головой отвечаешь, поняла?