Рядом с солдатом

— И здесь война! Теперь попятно, почему нас так хорошо встречают англичане. Друзья познаются в общей беде, — заметил мой друг.

— Фашисты остаются верными себе, бьют по рабочим кварталам. Смотри, какие пустыри!

Наконец мы попали в посольский район на Кенсингтоне. В туманной дымке замер пронизанный косыми лучами солнца Гайд-парк. Непривычной для нас, москвичей, была ярко-зеленая трава под голыми деревьями и многочисленные крикливые чайки. Над самой травой пригнули свои острые серебряные головы аэростаты ночного воздушного заграждения.

Кенсингтон Палас Гарден, 5, — старинный двухэтажный коттедж с садом. Нас встретил Петр Гаврилович Бригаднов. В его уютном домике мы почувствовали себя как дома. Не успели как следует наговориться, как в дверь кабинета постучали.

— Можно войти? — спросили по-английски.

Вошел высокий рыжеватый мужчина и, вежливо раскланявшись, остановился в ожидании.

— Входи, входи, Герберт. Знакомься, это наши операторы, москвичи. Прямо с фронта.

— Кто я вижу? Нет, нет! Ошэн трудно, нет можно верить? — заговорил, коверкая русские слова, визитер. — Микоша, такой сюрпрайз! Голюбчик! — И Герберт Маршалл, бывший студент режиссерского факультета ВГИКа, сгреб меня в охапку. Эту приятную встречу приготовил нам Петр Гаврилович. Он сидел в кресле, довольно улыбаясь.

Мы долго сидели и вспоминали годы совместной учебы, общих друзей, знакомых по институту. Герберт стал не только режиссером, он был неплохим поэтом и первый перевел на английский Маяковского, всюду горячо и настойчиво пропагандировал его, декламируя на митингах, рабочих собраниях и в литературных клубах.

— Скажи, пожальюста, как там в Москве пожьивают мой лючий друзья Кишмишов, Крук?

— Трудно, Герберт, говорить об этом, но их уже нет в живых. Они погибли, как герои, защищая Москву. Ты слышал что-нибудь о добровольцах-ополченцах, которые обороняли нашу столицу? В их рядах они и погибли…

Герберт поднялся с кресла и, устремив взгляд голубых глаз за широкое окно, задумчиво сказал по-английски:

— Я горд тем, что жил и учился с ними рядом. Вечная слава вам, мои товарищи!

Наступила тишина. За окном тихо шумел шинами Лондон. После минутной паузы Герберт сел и опустил голову на руки.

— Герберт, а ты помнишь Колю Лыткина? — начал я, чтобы отвлечь от горестных мыслей нашего друга.

— Что? Колья тоже?..

— Нет, нет! Коля сейчас эдесь, в Англии, в Гулле.

— Вот это здорово! Очьэн здорово! Я так рад! Нет больше моих слов!.. — И Герберт расплылся в доброй широкой улыбке.

Мы говорили, говорили и не могли наговориться. За окнами сгущались сумерки…

Как выяснилось, устроиться в какой-либо лондонской гостинице было так же сложно, как и у нас в Москве. Бедному Герберту его готовность нам помочь стоила долгих вежливых переговоров с портье многочисленных гостиниц. Наконец, когда мы потеряли всякую надежду на успех, а на улицы города опускалась декабрьская ночь, Герберт нашел выход:

— Скорей будьем ехать на Оксфорд-стрит, очьэн комфортайбельный отель «Кэмбэрлэнд».

Герберт повез нас на своем «зингере» по темным улицам Лондона.

В «Кемберлэнде» мы устроились, но прожили там недолго. Бригаднов предложил нам другое жилье, не хуже и совсем бесплатно. Мы стали жить на втором этаже его коттеджа. У каждого из нас был свой жаркий камин и пушистый красный ковер во всю комнату.

Сад нашего дома примыкал к Гайд-парку. Он проглядывал сквозь большие окна мягким карандашным рисунком. Каждое утро мы наблюдали, как в соседнем саду, обнесенном высокой колючей проволокой, прогуливались пленные фашистские генералы.

Соседство, прямо скажем, не из приятных, зато сюда, как выяснилось позже, фашисты не сбросили ни одной бомбы.

Спустя несколько дней в Лондон приехали из Гулля Николай Лыткин и Василий Соловьев. Мы встречали их на вокзале Кингкросс. После крепких объятий посыпались взаимные вопросы.

— Ну как у вас тут в Лондоне? Говорят, туман сильный, ходите по улицам, держась за руки, а то заблудиться можно? — начал, как всегда шуткой, Лыткин.

Маленький «зингер» Герберта всех не сумел вместить, и мы с Николаем отправились домой на метро. Вид у нас был сугубо фронтовой. Оба в выцветшей на солнце военной форме: он в пехотной, я во флотской. Наверное, не часто лондонцы видели советских офицеров в своем городе, да еще не в парадной форме. На нас все смотрели с нескрываемым любопытством и часто задавали вопрос: «Вы откуда?»

Лыткин блеснул своим знанием английского и весь путь с гордостью за нас обоих подтверждал, что мы русские, советские, с фронта.

Пассажиры в метро вели себя очень непринужденно — курили, спорили, громко разговаривали, смеялись, влюбленные целовались, и никто друг на друга, кроме нас, иностранцев, не обращал внимания. Тогда это просто поразило нас.

Все стены станций метро, эскалаторов и даже вагонов были густо покрыты пестрой рекламой. Реклама яркая, четкая, надолго запоминается. «В вагоне курить запрещается, даже сигареты «Абдулла», «Остин Рид ин Риджен стрит!» — это адрес знаменитого модного магазина. И так всюду, на каждом шагу…