Рядом с солдатом

В «Рокфеллер-центре» мы обратили внимание на скромную афишу: «Леопольд Стоковский дирижирует симфоническим оркестром НБСи — Нейшнл Бродкастинг Корпорейшн. Воскресенье, март 21, НБСи, студия 8Х, Радио сити. Программа: Мусоргский, Стоковский, Милхауд (Симфония) и т. д.»

— Пойдем? До начала десять минут!

Мы вошли в вестибюль. Но над кассой аншлаг.

— Жаль…

Мы стояли в раздумье, не зная, куда пойти дальше.

— Господа! Извините, если я не ошибаюсь, вы советские моряки? Очень приятно! Я администратор студии. Вы хотели попасть на концерт мистера Стоковского?

— Да, но касса закрыта и билетов нет.

— Это можно поправить, маэстро Стоковский будет рад видеть советских моряков на своем концерте. Прошу вас, проходите! Вы — наши гости! Сюда, пожалуйста, это его ложа! — Проводив нас, администратор удалился.

Как в сказке!

Мы сидели в светлом, просторном, не очень большом концертном зале, переполненном публикой. Не успели мы как следует оглядеться, как перед оркестром появился стройный, высокий, в ореоле седых волос человек. Он скорее походил на персонаж из библии и напоминал кого-то из апостолов с картины Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Зал задрожал от бурных аплодисментов. Стоковский поклонился и, не дождавшись конца рукоплесканий, взмахнул рукой. Все зрители замерли и будто перестали дышать…

В антракте к нам подошел администратор:

— Господа! Маэстро Стоковский после концерта будет рад приветствовать вас в своей уборной.

Когда концерт окончился и затихли аплодисменты, наш доброжелательный администратор проводил нас в небольшую гостиную.

— Знакомьтесь! Дочь мистера Стоковского.

Перед нами стояла стройная симпатичная девушка, светловолосая, голубоглазая.

— Соня! — сказала она и крепко, по-мужски пожала Вам руки. — Садитесь, пожалуйста! Отец сейчас придет, вы из России? Страшно там сейчас? Боже, какое послано людям испытание! Мы с отцом глубоко верим в победу русских над фашистами! — Соня была очень эмоциональна, и все ее чувства отражались на лице.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Стоковский. Он уже сменил черный фрак на элегантный серый костюм. Вид у него был утомленный, но он бодро направился к нам.

— Добрый вечер, господа! Признаюсь, приятно удивлен… Я не предполагал, что русские моряки любят классическую музыку. Рад, что это оказалось заблуждением. Благодарен вам за ваше присутствие на этом концерте как старый музыкант и как исполнитель музыки вашего великого национального классика. Вы давно из России? Мы о дочерью страшно переживали, особенно в начале войны. Но теперь, на мой взгляд, кризис миновал, и фашистам не уйти от возмездия. Я в этом убежден! Да! Война, война! Сколько она уносит жизней, сколько приносит горя… Стоковский погрустнел, замолчал, потом спросил: — Вы прямо из России?

— Нет, мы ждали караван в Лондоне.

— О, расскажите, как там дела… Лондон — моя колыбель. Я родился в этом удивительном городе. Он так дорог мне…

— Горит Лондон! Много жертв. Разрушают его фашисты безжалостно. Весь район вокруг собора святого Петра превращен в пустыню.

— Помоги им бог! А как у вас в России?

— Было тяжко, но теперь погнали фашистов, и надеемся, что без остановки до самого Берлина.

— Бывал я у вас в Петербурге, Москве, Киеве! Интересно, помнят меня там? И знают ли?

— Вы у нас очень популярны, а после фильма «Сто мужчин и одна девушка» о вас заговорила вся страна. Теперь вас знают в любом, даже самом отдаленном уголке Советского Союза.

…Каждый день Нью-Йорк открывал нам двери своих музеев, театров, кино. В музее Нового искусства на 53-й улице мы познакомились с полотнами и скульптурами лучших представителей современного искусства. Мы долго ходили по залам, спорили, недоумевали, удивлялись, утверждали, отрицали. Чуть не поссорились, споря о Кандинском. У полотен Матисса и Пикассо был апогей, у Ренуара и Моне — успокоились. У Родена — общее согласие и восторг. Здесь спорить было не о чем.

Возвращаясь в гостиницу, мы зашли в консульство:

— Какие новости?

— Вот молодцы, как это вы догадались появиться у нас? Вас-то мне и нужно! — У консула в приемной сидела пожилая пара. — Знакомьтесь!

С кресла тяжело поднялся седой, подстриженный бобриком старик с красным лицом.

— Давид Бурлюк! Боюсь, молодые люди, вы меня не знаете… Моя жена! Прошу знакомиться!

— Тот самый Бурлюк, который… — нескромно вырвалось у кого-то из нас.

— Да, да, тот самый, который друг Володи Маяковского. Так вы хотели сказать? Извините, я перебил вас… Кто-нибудь из вас знал Володю? — обратился он почему-то к Лыткину.

— Знал — это не то слово! Я только два раза виделся с ним, даже говорил… — сказал Николай. — Я очень люблю Маяковского. Очень многие вещи знаю наизусть. Помните:

…В сто сорок солнц закат пылал,
В июль катилось лето,
Была жара,
Жара плыла,
На даче было это…

— Ну, Коля, сел па любимого конька! Смотри, как разволновал старика, — прошептал Соловьев.

По красным щекам Бурлюка действительно катились слезы.