Рядом с тобой

– Это Петин крест! – Абу подносит крестик близко к глазам.

На его лице одна другую сменяют эмоции.

– Мы с твоим отцом наивно полагали, что войн больше не будет. – Абу тяжело вздохнул и вернул Галке крестик.

Тяжело ступая, он идет в дом.

Они втроем – Зарган, Люба и Галя. Они молчат. Скрипя дверью, на крыльцо выходит мужчина лет пятидесяти в круглой темной шапочке.

– Ну, как он? – спрашивает Люба.

– Он будет спать пару часов.

– Так долго! – вырвалось у Гали.

– Да. Потом пару часов ему будет легче, потом снова укол… Ничего не поделаешь, – он тяжело вздохнул.

– Вы Тимур? – спрашивает Галя.

– Да.

Она смотрит на него во все глаза, но он ничего не говорит.

– Скажите, неужели ему ничем нельзя помочь?

Тимур слабо улыбается:

– Ему все помогают, все, кто его знает и кто не знает. И вы, Галя, тоже помогаете, и Рома помогает.

Галя прижала руки к груди.

– Но я хочу, чтобы он вылечился, понимаете? Очень хочу! – в отчаянии шепчет она. – Я не хочу, чтобы он оставил меня!

– А он вас не оставит, он всегда будет рядом. Идите к нему, он вас ждет. Даже когда спит, он ждет вас.

Она поднялась на крыльцо, толкнула дверь и оказалась в большой, ярко освещенной комнате, заполненной людьми. Люди сидели на диванах, стульях, в креслах и на полу, застеленном коврами. Они все смотрели на нее, казалось, ждали ее и молчали. Рядом с Яхой сидел сильно постаревший директор ресторана.

– Дочка, – тихо сказала Яха, – тебе надо поесть.

Яха повернулась к молодой женщине, сидевшей на стуле возле входа:

– Лиза, покорми Галю.

Галя вскинула руку:

– Спасибо, не сейчас. А где комната Салмана?

– Там, – директор ресторана кивнул на белую двухстворчатую дверь справа от входа.

Она на миг задержалась у двери и вошла. Не сводя глаз с лица Салмана, она села на пол и положила голову на край кровати. Чувства покинули ее, и она будто оказалась в безвременье. Время остановилось. Исчезло прошлое, будущее, осталось только настоящее. Воздух казался плотным, хоть режь его ножом, и в нем не было звенящего отчаяния. Что-то особенное происходило в обозримом пространстве, и в центре этого пространства находился Салман.

Горит ночник, его широкий плоский абажур отбрасывает на потолок странные тени. Галя смотрит вверх и не может сдержать слезы – она видит три прекрасных силуэта. Это Тадж-Махал, пирамида Кукулькана в Чичен-Ице и женский профиль. Это ее профиль, с носом-картошкой и тоненьким конским хвостом.

– Что ты там увидела? – слышит она и поворачивает голову.

Она улыбается через силу и быстрым движением смахивает слезу.

– Это ты вырезал? – Она показывает рукой на потолок.

– Да. Я вырезал. Я часто вспоминаю дядю Петю и удава из мультика «38 попугаев». – Он смеется.

Она хотела сказать, что любит его, хотела сказать еще очень много, но слова застряли в горле.

Салман повернулся на бок и положил руку поверх Галкиной.

– Ты даже не представляешь себе, как я счастлив! Родная… – Он сжимает ее руку, в его глазах безграничный океан счастья. – Ты любишь меня…

Он смеется. Сквозь слезы.

– Это наше обручальное кольцо?

– Да…

Он целует ее руку.

– А я свое продал…

Она целует его руку.

– Я так хорошо помню нашу первую встречу! – Он прижимает к груди ее руку. – Я увидел тебя, и будто кто-то стукнул меня по затылку. – Он коротко засмеялся. – Ты все время поправляла свой берет и так забавно злилась! Ты была такая… – он запнулся, – такая настоящая. В ту минуту я понял, что давно тебя знаю и люблю. Еще я понял, что это навсегда.

Они молча смотрят друг на друга, не моргая. И все слова она читает в его глазах. Все слова она слышит в его молчании, в том, как он трогает дрожащей рукой ее лицо, как касается волос, как улыбается уголками высохших губ.

– Иди ко мне, – шепчет он.

Она забирается на постель, обвивает ногами его ноги и кладет голову на грудь.

– Прости, здесь мало места…

– Мне хорошо – ты рядом…

– Помнишь, мы мечтали о большой кровати?

– Да, помню…

– Помнишь, как мы играли с маленькими кроликами, у которых были красные глазки? А как поживает наш поднос? Помнишь, как мы его покупали? Продавщица говорила, что он мрачный, а мы доказывали, что ярче не бывает… Мы все видим мир по-разному… Знаешь, я понял, что Цвейг во многом был прав.

Она зарывается носом в его плечо.

Они лежат неподвижно, но это кажущаяся неподвижность. Она боится сделать ему больно – ее уже предупредили, что он испытывает сильные боли во всем теле, когда прекращается действие лекарства, но все ее естество тянется к нему. Она прижимается все сильнее, чувствует его измученное болезнью тело, острые плечики, бедра, выпирающие ребра. Глубоко дыша, она ругает себя за нахлынувшее желание.

Его глаза напротив ее глаз. Он с нежным трепетом прижимается к ней. Осыпает ее лицо жаркими поцелуями, и реальность исчезает, покорно уступая место любви – только перед ней она бессильна.

Вскоре реальность возвращается, и она, нежась от легкого покалывания во всем теле и тепла, оставленного руками любимого, слышит его слабый, но бесконечно счастливый голос. Он напевает колыбельную: «Спи, ночь в июле только шесть часов…»