– Вот и отдохнули, – сказал старик и встал. Сделал шаг… Другой… Опять зазвенело в ушах… В глазах запрыгали зайчики… Он повернулся к скамейке… Потянулся к спинке. Не достал. И сполз на землю.
Тролль почувствовал, что происходит что-то неладное. Такого с хозяином никогда не было: идти не может, дышит с хрипом. Тролль забеспокоился, суетливо забегал вокруг хозяина, тявкнул. Но он молчал. Лежал, уткнувшись в землю, и молчал.
Тролль лег рядом и, поскуливая, ловил редкое дыхание хозяина. Потом взял его за плечо и осторожно перевернул на спину. Тролль был слеп, он не видел запавших глаз и посиневших губ, но всем своим нутром он почуял: хозяину очень плохо. И тут в старой, больной собаке проснулся решительный и сильный пес. Он уже точно знал, что надо делать. Вспомнить бы только дорогу… Тролль лизнул хозяина, схватил его фуражку и побежал.
Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки – и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, мчался огромный лохматый пес.
Через три квартала он повернул направо… Потом налево… Остановился… Вернулся назад и бросился в боковую улочку.
Знакомый двор. Запах сирени. Два прыжка через детскую площадку. Вот и скамейка у подъезда. Тролль уловил слабый запах хозяина и другой, тоже хорошо знакомый. Значит, нашел.
Тролль ринулся к двери, вскинулся, ударил лапами – ничего не вышло, дверь открывалась наружу. Попытался зацепить зубами или когтями – бесполезно.
Тогда Тролль обежал вокруг дома, нашел на первом этаже окно, из которого шел запах Ганки, и залаял. Залаял?.. Тролль не узнал своего голоса. Вместо отрывистых, басовитых рыков вырывался какой-то сиплый хрип.
А время шло… В нескольких кварталах отсюда на земле лежал хозяин, и ему нужно было помочь. Тролль же сидел, как будто ничего не произошло, и пытался понять, что случилось с голосом. Нет, так дело не пойдет! Он схватил фуражку, попятился назад, покрутил носом, примерился к нужному окну, разбежался и прыгнул. Раздался треск дерева, звон стекла, крики людей! Но Тролль уже ничего не слышал…
Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки – и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, бежала молодая простоволосая женщина. А в руке была зажата старенькая милицейская фуражка.
Закон леса
Что ни говорите, а середина апреля в Вологодской области – это еще не весна. Только-только прошел лед. На северном берегу Сухоны лежит снег. И водой его подмывает, и солнцем нет-нет да ошпарит, а он только темнеет да оседает. А ночью как прихватит морозцем, как задует сиверко с Белого моря – такая на снегу наледь намерзнет, что все люди да и звери, поди, чертыхаются… Видел вчера, как лось забежал на такую наледь – испугал кто-то, не иначе. Метров сорок сгоряча проскочил, а за ним след кровавый: до кости ноги ободрал ледяной коркой.
Шерстнев тоже пострадал – поленился обойти овражек и полез по снегу. Сапоги, конечно, как бритвой рассекло. Через полчаса Шерстнев сменил меня у руля моторной лодки, а я влез под брезентовый тент и забрался в сено. Удивительно уютно чувствуешь себя в такой вот «дюральке». Картаво тарахтит мотор, шепеляво булькает вода. Холодно. А ты зарылся в сено, надышал за пазуху – и такая подкатывает сладкая дрёма, что, кажется, никогда в жизни не было так хорошо.
Но за последнюю неделю это единственная радость. Все это время я только и делаю, что кляну судьбу. Судите сами: ни с того ни с сего я стал госохотинспектором. Правда, на общественных началах и только на один сезон, но все равно это значит – самому не пострелять и поссориться кое с кем из друзей. Шерстнев так и сказал:
– Твое дело – следить за нормами и правилами отстрела. Бить можно только селезней и не больше пяти в день. Если что – штрафуй или отбирай ружье!
Хорошенькое дело – отбирай. Кто его добром отдаст-то? Ну а если и сшиб утку, что ее – выбрасывать?! Я и сам не раз мазал: не такое уж легкое дело попасть в селезня. Птица-то к нам попадает стеганая. Сколько по ней стреляли, пока летела с южных озер! Волей-неволей и хитрить научишься. Селезень – тот идет на бреющем полете да еще с какими-то рывками и нырками. А утка тянет по прямой – вот и попадает под выстрел. Хороший охотник всегда спешит эту утку ощипать – и в котел. Тут главное – закопать перья. А что в котле, утка или селезень, не определит ни один инспектор.
Да-а-а, на этот раз утятинки мне не попробовать. До чего же хитер этот Шерстнев! Знал, дьявол, чем взять. Два года прошу похлопотать за меня в милиции: уж очень хочется иметь карабин; но без разрешения председателя Общества охотников нарезное оружие не продают. А тут вдруг вызвал и говорит:
– Два инспектора ушли на пенсию. Третий заболел. Узнают браконьеры – обнаглеют. Одним словом, считай, что тебе повезло: поработаешь инспектором – получай карабин. Тебе какой, «Лось» или «Барс»?