Рядовой Рекс

Как-то я целый час наблюдал за журавлиной парой. Я видел, как чинно вышагивали они по болоту, как строили гнездо, слышал их нежное курлыканье… Это было утром. А вечером журка метался над островами и кричал так тревожно и тоскливо, что сердце сжималось. Куда девалась его подруга, мы не знали, но оба потянулись к ружьям: днем мы слышали несколько выстрелов, но решили, что кто-нибудь лупит по сорокам… С полчаса метались по узким протокам, пока не выскочили на озеро. Тихо. Пустынно. И только у противоположного берега движется черная точка.

– Дай бинокль, – обернулся я к Парменычу.

– Держи.

– Вижу! Парменыч, вижу! В лодке трое… У-у, гады, заметили. Удирают!

– Не уйду-ут! – сквозь зубы процедил Парменыч.

Мотор звенел. Я не отрывался от бинокля. До берега метров пятьдесят, а браконьеры выскочили из лодки и по колено в воде бежали к кустам. Один тащил ружья, другой – что-то завернутое в сети, а третий – десятка полтора уток и… журавлиху.

– Уходя-ат! – завопил я и пальнул в воздух.

– Догони-им! – Парменыч зарядил ружье картечью.

Мы с ходу врезались в отмель и выпрыгнули из лодки. Браконьеры уже в кустах, а мы – на открытом месте. Шлепнуть нас – пустяковое дело. То ли браконьеры были трусоваты, то ли судьба хранила, но выстрелов не было.

– Заходи слева! – прохрипел Парменыч. – Там обрыв. Прикроешься. Ложи-и-ись!!!

Я плюхнулся в воду, а где-то сзади стеганула дробь.

– К обрыву! – кричал Парменыч. – Отрезай от леса!

Я кинулся к крутому берегу, а Парменыч перебежками несся прямо на кусты. Когда до берега оставалось метров десять, я почувствовал что-то неладное – по ноздрям ударил запах бензина. «А-а, в сетях была канистра», – догадался я.

И в тот же миг сплошной стеной огня полыхнули кусты. Парменыч выскочил на сухую траву, но она тоже горела. Я метался около кустарника. Парменыч топтал траву… А огонь набирал силу. Ветер, как назло, дул в сторону леса.

– Всё! Ушли! – чертыхнулся Парменыч и бабахнул из обоих стволов сквозь стену огня.

– Черт с ними!.. А лес?! Вдруг они вылили не весь бензин!

– Ломай лапник! Сбивай огонь!

Мы выломали по паре молодых елок и кинулись на огонь. Сухостойный кустарник горел весело, с потрескиванием. Золотые змейки вились и низом, по прошлогодней траве… Сначала мы пробили коридор до леса. А потом начали шлепать елками с таким остервенением, что вскоре не осталось ни огонька.

Пожар потушили. Но браконьеры ушли… Обгорелые, чумазые, мы брели к моторке, а над нами всё кружил и кружил одинокий журавль.

– Да замолчи ты, бога ради! – не выдержал Парменыч. – И так сердца не хватает, а тут еще ты… со своими стонами.

Когда сели в лодку, Парменыч достал фляжку, отпил и протянул мне.

– Хлебни. Как-никак сегодня твое боевое крещение.

– Если б поймали… – уныло протянул я.

– Ничего, еще наловишься. С души воротить будет от этих ублюдков…

– К стенке их надо! – горячился я. – Он же в меня стрелял! Ну ладно, я тоже с ружьем. А зачем поджигал лес? Лес-то при чем?! Журавлиха что ему сделала? Нет, ты, Парменыч, ответь! Ты здесь всех знаешь. Откуда они берутся, эти выродки?!

– Откуда? – криво усмехнулся Парменыч. – А откуда берутся пауки, змеи, грибы-поганки и ядовитые травы?.. Не знаешь? И я не знаю. Но ты заметь: каких грибов больше – хороших или плохих? Хороших. На каждого паука или там змею – тысяча полезных и приятных зверушек. Так и у людей: не выметешь из какого-нибудь угла мусор – и полезли всякие мухоморы и прочие гады… Ты спрашиваешь, зачем браконьер лес поджег да в тебя стрелял? От страха. Но боится он не суда, а самосуда – природа все предусмотрела и на каждую змею завела ежа. Сколько гадюка ни жалит, а ежиных зубов не миновать. Ты думаешь, откуда пословица: «Сколько веревочке ни виться, а конца не миновать»? Отсюда же, от того самого ежа, который ждет свою змею. Вот они и бесятся – что змеи, что браконьеры или другие гады: конец-то свой они знают и, стало быть, спешат побольше нагадить.

– Умные слова говоришь. Я их обдумаю. Потом. А сейчас дай мне добраться до этих… которые стреляли! – не унимался я.

– Кто ж тебе мешает? Беги лови.

– Так я же их не знаю!

– И я не знаю… Почерк, правда, знакомый – вижу руку Ерофея. Вот беда-то, – вздохнул Парменыч. – Выходит, он был не один, артель-то осталась.

– Почему ты говоришь – был? Он же тогда ушел.

– От меня-то ушел… Но был и у него свой еж… Ладно, не хотел рассказывать, да, видно, придется. Были у меня недавно гости, из милиции. Три дня дознавались, что да как. Чуть с собой не увезли, ей-богу!

– Чего им понадобилось?

– Понадобилось… Ерофея-то нашли. Туристы набрели. По ружью только и узнали. А так – почитай, один скелет да тряпки.

– Кто же это его?

– На меня грешили. Не свел ли, дескать, счеты за тот выстрел… Разобрались, конечно. Невинный я. А Ерофея-то лось укокошил!

– Как так?