Рядовой свидетель эпохи.

Из моего открытого люка хорошо видны отцепившиеся от него бомбы с длинными штырями впереди. Это, наверное, чисто осколочные бомбы, они должны разрываться от первого соприкосновения штыря с землей и поражать осколками все вокруг. Бомбы летят явно не в нас, рванут в стороне. Все же мое положение в экипаже самое лучшее для наблюдения, кроме, конечно, командира танка, люк которого расположен рядом с моим.

Над головой у меня отдельный люк. Когда мой люк открыт или приоткрыт, через него хорошо видно все вокруг не только тогда, когда сидишь на его борту на башне, но и когда стоишь на боеукладке внутри танка. Хуже в этом смысле стреляющему командиру орудия, зажатому в левом переднем углу башни, у него обзор только через прицел танка с узким полем зрения, да перископ над головой, вставные триплексы которого постоянно запотевают. Еще хуже пулеметчику внизу, в правом углу, у него для наблюдения имеется лишь маленькая оптическая трубочка-прицел пулемета с очень узким полем зрения. Немного лучше механику-водителю, но тоже не очень. Через его перископ на крышке люка видна хорошо только дорога, что делается по сторонам — видно плохо. Поэтому опытные механики-водители держат в бою люк приоткрытым и левой рукой регулируют эту приоткрытость то больше, то меньше. Это, конечно, не очень удобно делать, так как левая рука нужна и для управления рычагами.

Из-за такого своего положения мои три товарища остаются в неведении о том, что делается вокруг танка. Нервы и психика у них напряжены больше, чем у нас с командиром танка, и когда вокруг грохочут бомбы, они настоятельно просят меня закрыть мой люк, хотя командир танка молчит об этом, он знает цену открытого люка. В перерывах между разрывами я доказываю им, что вероятность попадания бомбы или снаряда самолетной пушки в мой открытый люк, равна, практически, нулю, но они с этим не очень соглашаются.

Между тем налеты немецких штурмовиков продолжаются и продолжаются. У них, конечно, цель в том, чтобы не дать танкам собраться и приготовиться к продвижению вперед. Все же после очередного налета немецких самолетов поступает по радио команда — собраться всем в район завала на дороге. Путь расчищен, идем вперед. Выезжаем из-под укрывшей нас кроны и двигаемся через поле. Но в это время опять появляются над полем два ФВ-190 и начинают заход за заходом гоняться за экипажами с подбитых танков. Бредущие отдельными неравными группами по сжатому полю к дороге, они все в черном. Это упрощает немецким летчикам задачу прицеливания по ним. Все это делается у нас на глазах и, естественно, не оставляет нас равнодушными.

Предлагаю командиру вынуть спаренный с пушкой пулемет и попробовать стрелять по самолетам с башни танка. И хотя не очень ясно, как мы будем это делать, командир принимает это предложение. Но в этот момент мы с командиром оба одновременно оглянулись вправо на рев мотора, идущего на нас самолета, совершенно независимо, не обмолвившись ни словом, мгновенно юркнули внутрь танка... Что произошло в эти доли секунды, память не восприняла. Все последующие события помнятся хорошо, но лишь с того момента, когда я, стоя в танке на боеукладке, начал ощущать скапливание крови над поясным ремнем и почувствовал боль в спине.

Обожгла мысль: прострелен. Сразу лег на боеукладку спиной вверх. Рядом застонал командир танка. Кто-то причитает: говорили тебе — закрой люк, говорили. Механик-водитель Орлов, не останавливаясь, ведет танк к дороге. Сразу после остановки танка к нам внутрь залезает санитар и перевязывает нас. Затем помогают мне вылезти из танка и отводят в старую, заросшую травой воронку, недалеко от дороги. Командира танка лейтенанта Кисенко с простреленной насквозь ногой помещают сразу на первую же идущую в тыл машину. С тех пор я никогда с ним не виделся. Танки ушли вперед, а мы, несколько ходячих раненых остались в воронке.

Вскоре меня забрала с собой проезжавшая обратно наша продовольственная машина, возившая обед танкистам и выгрузила у полевого перевязочного пункта, уже развернутого в палатке у дороги западнее Вал- миеры. Вокруг палатки ожидало перевязки много раненых, а перевязанные — отправки в госпитали. Сразу взяли мою солдатскую книжку и сказали ждать вызова на первичную перевязку. Через некоторое время эту процедуру я прошел — получил полновесный укол против столбняка, первичную обработку ран, которых у меня на спине оказалось семь. После этого меня перевязали крест накрест со спины на груд и обратно, наказали на землю не ложиться и ждать вызова на отправку в госпиталь. Раны очень болели, в спине было много осколков от разрывных пуль, но я мог держаться на ногах и был в полном сознании.

Спустя некоторое время всех, кто мог передвигаться сам, посадили в санитарный автобус, и в сопровождении медсестры до самого вечера развозили по полевым хирургическим госпиталям где-то восточнее Валмиеры. Все прифронтовые госпитали были переполнены, брали только по два — три человека. Лишь вечером я оказался в госпитале и то, как оказалось утром, только на ночлег.