Рядовой свидетель эпохи.

Прошло с тех пор 60 лет, но атака нашей пехоты на Дойчендорф мне четко помнится до сих пор своей дикой нелепостью. Кто отдал преступный приказ на атаку города по чистому полю, по глубокому снегу, в то время как проще всего было договориться пехотному командиру с танковым командиром и атаковать немцев совместно? Скорее всего, тут сказалось то, что мы тогда входили в состав 2-го Белорусского фронта, которым командовал Рокоссовский, а пехотный полк, видимо, принадлежал 3-му Белорусскому, которым командовал тоже уважаемый Черняховский. Взаимодействие еще не было налажено, каждая часть действовала отдельно, подгоняемая вышестоящими командирами, которые находились вдалеке от передовой.

И все же, никогда у меня не повернулись бы ни сознание, ни язык распространить описанный отдельный эпизод на всю армию. Даже два отдельных случая: мы потеряли свои танки в тот злополучный вечер тоже бездарно, по своей вине, утратив элементарную бдительность. Зато спустя несколько дней изменили счет многократно в свою пользу на основе своего опыта, мастерства и оплошности немцев.

ЭКИПАЖ НЕ ОТВЕЧАЕТ НА ПОЗЫВНОЙ

После потери последнего своего танка в бою в населенном пункте Ляук был я назначен связным штаба 2-го батальона своей 183-й танковой бригады. Обязанности самые разные: передавать устные распоряжения в подразделения, которые по каким-то причинам нельзя было передавать по радио; сопровождать офицера связи в разные подразделения, к стоявшим на исходной или застрявшим в атаке танкам; находиться на наблюдательном или командном пункте танковой бригады в ожидании распоряжений для своего батальона; выяснять причины, почему встал в процессе танковой атаки наш танк и с ним нет радиосвязи.

Вот такая ситуация и случилась, когда я однажды прибыл на наблюдательный пункт нашей бригады. НП располагался на чердаке 3-х этажного довольно высокого дома. Оттуда хорошо просматривалась такая картина. Примерно в шестистах — семистах метрах от дома находился лес, по опушке которого проходила оборона немцев. Перед лесом, метрах в трехстах в траншеях находилась наша пехотная часть. Между лесом и пехотой, сидящей в траншее, одиноко стоял наш танк Т-34, метрах в двухстах от опушки леса. Стоял он там уже давно, наверное, подбитый, радиосвязи с ним не было. Меня через других связных потребовал к себе капитан И. и дал мне задание пробраться к тому танку, узнать, что с ним случилось и почему экипаж не отвечает на радиопозывные. Никакими другими пояснениями капитан И. свое задание не сопроводил. День клонился к вечеру, и я сразу отправился выполнять данное мне задание. Тут же на НП, где много толпилось моих знакомых, таких же связных и разных сопровождающих, мне подсказали: к тому танку уже посылали несколько связных, даже повара с термосом для экипажа, но никто из них не вернулся. Там действует немецкий снайпер, а капитан И., наверное, умышленно об этом мне не сказал. Надо быть очень осторожным. Мне подсказали также, что почти от самого дома НП по траншее можно подойти к танку, не высовываясь из нее, метров на сто, и что пехотинцы, находящиеся в траншее, точно укажут, где сидит немецкий снайпер. Я последовал совету моих доброжелателей и, действительно, добрался до конца траншеи.

Пехотинцы в конце траншеи подробно меня проинструктировали, как вести себя здесь. Во-первых, не высовывать голову из траншеи, во вторых, до темноты не предпринимать никаких попыток подойти к танку. Они показали мне, где лежит раненый снайпером повар с термосом, рассказали, что днем он был еще жив, долго шевелился, но никто не рискнул к нему подобраться, ждут темноты. Ничего не поделаешь, надо ждать темноты. Ожидание это на дне траншеи оказалось очень утомительным, и пехотинцы, видя мое нетерпение, подсказали мне еще один, но небезопасный вариант, как подойти к танку. Дальше в продолжении их траншеи через 10—15 метров идет траншея прерывистая в виде трехколенных ячеек. В них никого из наших нет. Если быстро перескочить в ближайшую такую траншейную ячейку, то танк окажется на линии между этой ячейкой и снайпером. Тогда можно будет попытаться подойти к танку сзади. Но вариант этот очень рискованный, лучше набраться терпения и дождаться темноты. Мне этот вариант показался вполне приемлемым, я стал его тщательно обдумывать.