Рядовой свидетель эпохи.

Иногда с поверкой к нам заглядывал сам командующий нашей ме- хармией генерал армии П.И. Батов, временами — и сам маршал К.К. Рокоссовский. Тогда, как правило, объявлялась тревога со снятием боевых машин с консервации. На это отводился срок что-то чуть больше часа. Наш экипаж, помнится, успевал подготовить танк к выезду за 45 минут. Основная сложность была в том, что надо было принести из аккумуляторной станции 4 своих аккумулятора и залить в двигатель ведрами 90 литров слитого и находящегося в водомаслогрейке моторного масла. Каждый танковый аккумулятор весил около 60 кг., а расстояние до аккумуляторной — метров 120, столько же и до водомаслогрейки. Тут важно было то, чтобы каждый член экипажа четко знал, что и в какой последовательности он должен делать по тревоге. Обычно каждый аккумулятор несли вдвоем, то есть 4 человека из экипажа могли одновременно принести лишь 2 аккумулятора, а надо было еще залить 90 литров масла. Так что этот прием не был оптимальным. В нашем экипаже снятием танка с консервации командовал всегда Николай Казанцев. Большего опыта ни у кого не могло быть. Он начал службу в танковых войсках еще до войны в Забайкальском военном округе, и к тому времени, о котором я веду речь, у него был огромный, по любым меркам, стаж непрерывной службы в танковых войсках и огромный боевой опыт: за время войны он горел в танках 9 раз.

К слову, именно от него я услышал о том, что в мае 1941 года их танковый батальон был переброшен из Забайкалья в самом срочном темпе на западную границу, замаскировав танки под комбайны. Услышал о таком впервые. До того момента я, как почти и весь советский народ, абсолютно верил в то, что немцы напали на нас совершенно внезапно. С того момента я и стал искать самостоятельно истину о 1941 годе и о войне вообще.

Так вот, по тревоге мы действовали так. В первую очередь несли двое два аккумулятора, один бежал с ведром за маслом, четвертый снимал моторную перегородку, чтобы освободить место для постановки аккумуляторов. Приняв первую пару аккумуляторов и поставив их на место, он оставался их соединять. Соединение аккумуляторов было довольно сложное, параллельно-последовательное, запутаться было легко, требовалось время, чтобы многократно проверить и правильность соединения проводов и надежность затягивания клемм. В это время ведро теплого масла было уже залито, два других аккумулятора прибыли и поданы их установщику, освободившиеся двое скатывали брезент, четвертый опять бежал за маслом. Через две минуты танк можно было уже заводить и на малых оборотах доливать остальное масло. К сожалению, тревоги на этом, как правило, и заканчивались. Выезды на боевых машинах на полигоны, на стрельбы, когда экипаж чувствует себя на своем месте, стали в то время редкими. На весь год выделялось на вождение боевых машин всего 30 часов.

А остальное служебное время — внутренние наряды, караулы через день. Если не найти себе более интересное занятие — скука неимоверная. Не случайно во многих воинских частях при такой службе поиски развлечений часто заканчивались каким-нибудь ЧП. Приказы о суровых наказах провинившихся все чаще и чаще зачитывались на вечерних поверках. Офицерскому составу вскоре разрешили выписывать к месту службы своих жен, и они занялись подготовкой к этому своих временных жилищ. Мы своим экипажем избежали скуки и убереглись от ЧП тем, что приспособились к охоте в безлюдных тогда лесах на диких коз, кабанов и оленей.

Еще в декабре 1944 года, когда бригада перед зимним наступлением в Восточной Пруссии была переброшена в леса за Белостоком, я приспособился охотиться на коз с автоматом ППШ. Здесь же, в лесоозерном крае под Штеттином, возможности для охоты многократно увеличились. Оружие, патроны, гранаты валялись несобранные или плохо собранные. Немецкие винтовки и патроны к ним мы подсобрали и припрятали на «черный» день, сознавая, что рано или поздно со своим оружием охоту придется прекратить. Повесили несколько немецких винтовок в лесу, стволами вниз, запаслись патронами, припрятали гранаты, запалы к ним, фауст-патроны.

На охоту выбирались также часто, как ходили в караулы. Начальники караулов, все — свои ребята, все знали, на какие посты нас ставить и разрешали самим договариваться с сослуживцами о сменах пребывания на посту. Выбирали обычно четырехчасовую смену вечером и такую же рано утром. И после неё — сразу в лес. К вечеру несем дикую козу, чистим оружие, сдаем его и все в ажуре, все довольны. Иногда, когда не были связаны караульной службой, ночевали в лесу у костра. Иногда вместе с офицерами уходили на ночь караулить кабанов у картофельных полей, засаженных еще в конце весны, видимо, нашими хозяйственниками.