Ричард Длинные Руки – бургграф

В задницу чувствительно уперся каменный крест. Святой маленький и сухонький, ниша для него великовата, но я как раз не сухонький и не маленький, вот-вот выпаду, а тут еще этот крест давит в задницу так, что прорвет штаны…

Первым вбежал капитан Кренкель, воинственный и жадно шарящий глазами по сторонам. За ним ворвалось с десяток сопящих стражей, все одеты и вооружены лучше некуда, быстро рассыпались по церкви, двое профессионально умело заглянули в исповедальню: прикрывая друг друга и готовые отпрыгнуть в любой момент.

Кренкель, мигая от сумрака, прокричал рассерженно:

– Где он?

Я сжал пальцы на рукояти молота. Воины, громко топая, рассыпались по церкви, сталкивались, бренча доспехами, орали и ругались. Отец Шкред воздел руки к своду, я начал отводить руку для броска, хорошо бы поймать момент, когда на одной линии двое-трое… даже не уловить, а предвосхитить…

Кренкель повернулся ко мне лицом. Какое-то мгновение казалось, что видит меня отчетливо, взгляд пробежал от ног вверх до головы, на секунду мы встретились глазами, затем его взгляд скользнул в сторону: на молот в моей занесенной руке, на каменного святого, которого я почти закрыл собой. Я с облегчением перевел дух, когда он отвернулся и сказал отрывисто:

– Ну?.. Невилль, все проверено?

– Все, – прокричал один из воинов. – Здесь мышь не спрячется!

– Уходим, – скомандовал Кренкель. – Обыскать окрестные дома! Все до единого!

Воины гурьбой бросились к выходу, а тот, которого Кренкель назвал Невиллем, торопливо подбежал, отдал салют:

– Капитан, велите перекрыть выходы из квартала?

Кренкель на миг задумался, взгляд метнулся в мою сторону, Невилль застыл в ожидании приказа, Кренкель бросил отрывисто:

– Бесполезно. Если хотел улизнуть, уже улизнул. А если затаился в чьем-то доме, то нам нужны все люди, чтобы перерыть все.

Невилль откозырял и выскочил за своими, Кренкель вышел последним. На шее поблескивает цепочка, а на груди, если я не ошибаюсь, у него там какой-то хитрый амулет.

Отец Шкред торопливо закрыл за ними двери, лицо белое, как чисто выстиранная простыня, суетливо перекрестился.

– Господь укрыл нас!

– Да, – согласился я, – вот уж не ожидал… Обычно Господь предпочитает, чтобы выпутывались сами.

Он снова перекрестился:

– Господь всегда помогает, не богохульствуй.

– Надеюсь, – сказал я. – Надеюсь, поможет и в городе.

Он покачал головой:

– Зачем вам в город?

– Есть задумка, – ответил я загадочно.

Он снова покачал головой, в глазах кроткая печаль, словно уже видит меня в котле с кипящей смолой, а множество чертей подкладывают поленья в костер, дабы варево не остывало.

– Не судите, – произнес он, – и не судимы будете. Только Господь дает жизнь, и только Он вправе ее отнимать.

– Неисповедимы пути Господни, – отпарировал я.

Он посмотрел вопросительно:

– И что?

– Он не станет пачкать руки, – объяснил я, – а вот меня может облечь своим доверием.

– Богохульствуете, сын мой! Хуже того, твоими устами глаголет гордыня.

Я перекрестился, стараясь вспомнить, справа налево или слева направо, спросил:

– Разве не все в руке Божьей?

– Все…

– Вот и это было запланировано Господом, – ответил я хладнокровно. – Город, а вместе с ним и божий мир, избавились от пары или чуть больше гнусных гадин. На том, кто их убрал, греха нет. Я достаточно совестливый человек, святой отец… в смысле, в меру совестливый, но не иисусик, так вот я не всякое убийство считаю убийством. После иных мир становится ох как чище!

Он покачал головой, на лице и в глазах укор.

– Как это можно быть совестливым в меру? Совесть либо есть, либо нет.

– Верно, – согласился я. – Но вот совестливым можно быть в меру… Иначе что такое про ложь во спасение, глаз за глаз, если враг не сдается – его уничтожают, кто к нам с мечом?.. Я не нарушил Божьи заповеди… в их основе, а мелкие статьи можно не принимать во внимание. Сегодня они одни, завтра – другие. Скажите лучше, святой отец, можно как-то узнать, что народ говорит про Амелию и ее усадьбу? Какие настроения масс? А то мне как-то тревожно за них…

Он покачал головой, буркнул:

– Скажи уж правду, что за собаку беспокоишься.

– Собака тоже человек, – возразил я. – Почти всегда куда лучше самого человека.

Он вздохнул:

– Узнать нетрудно. Вокруг усадьбы настороженное затишье.

– Насколько настороженное?

Он одобрительно усмехнулся:

– Сразу схватываешь, сын мой…

– Жисть такая, – ответил я. – Ждут?

– Еще как. Народу на улицах в том районе больше не стало, но все как будто чего-то ждут. И среди них совсем нет женщин…

– Недосмотрели, – согласился я. – Впрочем, женщин на такие службы еще не призывают. И слава Богу. Хотя надо двигаться к равноправию, но я что-то оконсервативничал… на церковь глядя. Ладно, если в доме все спокойно… а в городе тоже на это смотрят спокойно?

Он торопливо кивнул:

– Вполне. Там забор хоть и высокий, но в дырки от выпавших сучков можно наблюдать за всем двором. Мне сказали, что ваш друг рыцарь исправно обходит весь дом, он в полных доспехах, а меч не выпускает из рук, осторожный… Госпожа Амелия выходит покормить лошадей, дети бегают с вашей собакой… где вы только и отыскали такого гиганта?