Ричард Длинные Руки - Король-консорт

— Военных действий тоже хватило. Правда, замки не пришлось брать и сносить, но два довольно крупных сражения... все же состоялись.

— Так это же подвиги! — воскликнул я с пафосом.

Он кивнул.

— Да. Я вообще-то хорош в бою и всегда сам веду конницу в атаку. Но только я предпочел бы вести не на мятежников, это же мои взбунтовавшиеся подданные, а на врага, посягнувшего на священные границы...

— О, — воскликнул я еще громче, — это да, лучше! Хотя и мятежники, за неимением другого противника, сгодятся. Кстати, прибыл ли уже молодой барон? Я имею в виду барона Джильберта Шервина, сына благороднейшего лорда Карвина Хрутера, герцога Сафкердского, Унерольдского и вроде чего-то еще.

Он поморщился.

— А-а-а, мятежник...

— Думаю, — сказал я, — больше дурак, чем мятежник. В молодости все бунтари, вот его и сманили насчет души прекрасные порывы. Его отец, как я понимаю, в мятеже не участвует?

Он кивнул.

— Да, старый лорд хоть и питает симпатии к герцогу Бреттерсу, они дружны с детства, но остался в стороне. Хотя при моем дворе не появляется, но считает, что моя власть должна быть твердой.

— Сын тоже счел бы так, — сообщил я. — Лет через Двадцать.

Он хмуро улыбнулся.

— Все шутите. Мятеж есть мятеж, на подавление ушло немало усилий, их можно было бы истратить и поумнее. Уж молчу, что погибли трое из моих доверенных людей. Все считают это доблестью, но мне недостает верных и преданных... Простите, отвечаю с запозданием: нет, еще не прибыл.

— Значит, — сказал я, — у него лошадка не шибко резвая. Это я к тому, что обогнал его. Хотя, конечно, старый лорд дал лучшую.

— А, — сказал он медленно, — вы с ним общались?

— Да, — подтвердил я. — Его едва не убили разбойники... если то были разбойники. Но он добрался до родного замка, провел там ночь, а утром отправился обратно.

Он тяжело вздохнул.

— Слава Богу.

— Что, — спросил я с интересом, — так уж хочется отрубить ему голову?

Он посмотрел несколько холодно.

— А это при чем? Этот молодой лорд Джильберт уже стал притчей во языцех. Это его третья попытка добраться до замка и попрощаться с семьей и родителями!

— Ваше Величество?

Он махнул рукой.

— Если бы не ваше вмешательство, провалилась бы, как я понял, и третья. Я отпустил его почти месяц назад! Еще в разгаре весны. Он помчался к родному замку, но дорогу перегородила разлившаяся река. Он пометался на берегу и, поняв, что наверняка опоздает, решил вернуться.

— Ух ты, — сказал я заинтересованно, — все же вернулся?

— Да, — сказал он раздраженно. — Я велел тащить его на плаху, но советники предложили позволить ему вторую попытку, а то о нем пойдут слагать песни, а обо мне распространится недобрая слава как о бессердечном тиране. Я позволил ему переждать в темнице наводнение, а потом велел дать ему быстрого коня. На второй раз ему помешали обильные дожди, что превратили вполне проходимое раньше болотце в болотище...

— И снова вернулся?

Он хмыкнул.

— Представьте себе. Но был ли у него выбор? Это мы с вами понимаем, что можно и не вернуться. Еще простолюдин понимает, что в этом случае нужно удирать подальше и даже не думать о возвращении. Но рыцарство...

— Честь рода, — согласился я. — Этот юный барон осознает себя только частью великого древа, что тянется из тьмы веков и через наше время должно идти дальше. Потому обязан блюсти! Он же не сам по себе... И что теперь с ним?

Он посмотрел исподлобья.

— А что я могу?.. Закон есть закон, ему подчиняются даже короли. Именно короли и должны показывать пример безусловного подчинения закону. Чтоб все видели, раз уж король склоняется перед законом, то и они обязаны.

— Верно, — согласился я. — Всеобщее подчинение закону — это спокойствие для страны. Король не должен быть выше закона... однако он может иногда смягчать наказание, выказывая милосердие, столь почему-то угодное Господу. И зачем-то внедряемое церковью в общество.

Он хмыкнул.

— Ну, догадаться можно, в чем-то даже одобрить, но это настолько далеко от повседневности... В будущем да, люди станут добрее и милосерднее, но мне кажется, церковь слишком торопится.

— Вот уж впервые такое слышу, — признался я. — Мне всегда казалось, церковь работает слишком неторопливо. Значит, вы поступите, как человек будущего?

Он посмотрел с интересом.

— Что, так уж хочется избавить его от четвертования?

— А вам? — спросил я.

Он поморщился.

— Нам, королям, нельзя делать то, что хочется. Даже в своей комнате с опущенными шторами на окнах и запертой дверью. А уж на людях я должен блюсти закон, дабы другие знали, что за преступлением всегда следует наказание... Впрочем, могу по многочисленным просьбам родни заменить четвертование простым усекновением головы.

— Родня просить не станет, — ответил я. — Вы же знаете, они гордые.

— Могут просить другие, — пояснил он. — Главное, чтобы это было легитимно в глазах общественности. Ладно, я вас понял. Мне самому этого отважного и глупого гордеца жалко. Как только получу просьбу, сразу же заменю четвертование на плаху.

— А просьбу...

— Организую, — ответил он небрежно. — Если не будет подлинных.