Ричард Длинные Руки - Король-консорт

— От родни точно не будет, — сказал я. — Четвертование — это для крупных государственных преступников. Отец Карвин Хрутер, герцог Сафкердский и Унерольдский... ух какие гордые титулы!., точно предпочтет, чтобы его сына четвертовали, а не просто отрубили голову, как мелкому дворянчику... Честь рода!

Он взглянул на меня искоса.

— Тогда лучше четвертовать?

— А зачем идти на поводу оппозиции? — спросил я.

Он подумал, нехотя кивнул.

— В какой-то степени верно. Лучше казнить как заурядного дворянина. Не стоит придавать мятежникам большего значения.

Мы потягивали неспешно вино из дорогих кубков, поглядывая друг на друга, я с подчеркнутым дружелюбием не обремененного никакими заботами человека, даже не человека, а консорта, это что-то вроде стрекозла, постоянно пьющего нектар, хотя, правда, с одного и того же цветка, зато — королевского!., а он с видом настоящего мужчины, что милостиво позволяет по своей душевной щедрости находиться в своем обществе, подумать только, консорту...

Я не стал ожидать, когда он осушит фужер до дна, мне плевать на этикет, который еще не существует, наполнил снова по самый край, и король, уже без опаски, тут же сделал большой глоток.

— В моем королевстве, — сказал я неспешно, — однажды была схвачена группа мятежников, что замышляли убить короля. Их приговорили к смертной казни, но в последний момент король заменил на вечное заточение...

Он кивнул.

— Та-ак... И что вышло?

Я усмехнулся.

— Догадываетесь? Один из самых неистовых, оставшись в одиночной камере и не общаясь с товарищами, перебрал свою жизнь, подумал, еще раз подумал... и понял, каким дураком был. Там же в камере он изменился. По-настоящему. После освобождения вышел, кто бы мог подумать, мудрецом, написал трактаты «Преступление и наказание», «Идиот», еще что-то, не читал, только слышал, я же человек культуры... В общем, король, отменив казнь, дал стране очень ценного человека, который прославил королевство и в тех землях, где о нем и не слыхали.

Король с удовольствием рассматривал игру закатных лучей в темно-красном вине, на меня не смотрел, и его слова прозвучали как бы вскользь:

— А что другие?

Я пожал плечами.

— Не знаю, если честно. Думаю, и они поумнели. Видимо, стали нормальными членами общества.

— Надеюсь, — проговорил он с невеселой иронией, — барон Джильберт на плахе повзрослеет быстрее.

— Он уже повзрослел, — заверил я. — Пусть еще недостаточно для помилования, но очень важно, что все-таки добрался до семьи, повидался, увидел слезы жены и детей, скорбь престарелых родителей, выслушал их, еще раз подумал, чего раньше вообще не делал...

Он смотрел на меня с вопросом в глазах.

— И что?

— Когда поднимали мятеж, — пояснил я, — никто из них не думал ни о жене, ни о детях. Таковы мы, мужчины! В первую очередь — дело. А также честь, слава, подвиги, почтение в обществе... Но когда вы разрешили навестить семью для прощания, он увидел их скорбь, их слезы, увидел отчаяние жены и горе отца и матери...

Он слушал внимательно, задумался.

— Хотите сказать...

— Да, — подтвердил я. — Думаю, уже понял многое. До этого не ценил то, что у него есть семья, как это у всех нас бывает, а когда понял, что видит их в последний раз, и больше все, никогда... Знаете ли, это способно перевернуть душу даже матерого воина, а не только такого прекраснодушного... и не шибко умного, как вы сами наверняка заметили.

Он кивнул.

— Да, у них весь род таков. Прекрасные недалекие люди. Честные, но глупые. С такими хорошо иметь дело, когда они на твоей стороне. Когда нет — хуже не отыскать противников. Таких ни соблазнить, ни подкупить, ни запугать...

Я взглянул на опустевший фужер, подумал и наполнил его марочным коньяком.

— Это другое вино, Ваше Величество. Помогает заснуть крепким здоровым сном.

Он сделал глоток, надолго задохнулся, но великолепие незнакомого напитка заставило губы раздвинуться в счастливой улыбке.

— Да, — прохрипел он, — в самом деле... Конечно, даже после одного-двух глотков такого прекраснейшего вина... делами государства заниматься, мне кажется, не стоит.

— А мы уже все закончили, — заверил я. — С утра отправлюсь дальше.

Он полюбопытствовал:

— И часто вот так?

— Как?

— В одиночку? — пояснил он. — Без свиты?

— Чаще, — ответил я дипломатически, — чем хотелось бы. Вы же знаете по себе, как трудно подобрать умелых и толковых исполнителей!.. Чаще проще сделать самому, чем даже объяснить, что требуется...

Он вздохнул тяжело, пригорюнился.

— Горькая правда...

За дверьми послышались голоса, король поморщился, но дверь все же отворилась, заглянул важный Дородный человек и сказал торопливо:

— Простите, Ваше Величество, что прерываю, но... еще раз простите, прибыл барон Джильберт Шервин, мятежник, как вы помните...

— Помню, — буркнул король. — Тащите его сразу на плаху, пока снова что-то не стряслось!

Тот моментально исчез, даже без поклона, я понял, что и здесь в узком кругу обходятся без формальностей, так что король в какой-то мере нравится, не дурак и не требует соблюдения протокола, когда это тормозит процесс.

Он поднялся, сказал обрюзгшим голосом:

— Пойдемте посмотрим?