Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Ага, – сказал я, – море. Кстати, рыбка, там все-таки живут ундины, наяды и прочие русалки. Как-то приспособились и к соленой воде. Слушай, мне тут стоять как-то неловко. Ты сможешь выйти на сушу?

Она покачала головой, глаза стали отчаянными. Муть в воде за это время наполовину осела, осталась только мелкая взвесь, но эта будет опускаться еще сутки.

– Ах ты ж, Ихтиандрина, – сказал я с жалостью, – занесло же вас… Я бы этого Кусто за такую пропаганду прибил бы, не отходя от кассы… И много вас сюда переселилось?.. Впрочем, что ты знаешь о делах, что случились тысячи лет тому назад… Еще каких-нибудь пару миллионов лет, и вообще одельфинитесь.

Она запрокинула лицо, всматривалась в меня снизу вверх. В лице появилась отчаянная решимость.

– Рыцарь, – сказала она, – ты… сможешь меня поцеловать?

– А почему нет? – ответил я. – Целовал же я курящих женщин, а это куда противнее, чем целовать рыбу.

Она вытянула губы трубочкой и закрыла глаза. Я осторожно прикоснулся к ним, на удивление теплым, мягким, податливым. Оторвался с неохотой, ибо на обед снова было жареное мясо, а это нехорошо разогревает кровь… вообще-то хорошо, но в походе ни к чему.

Не открывая глаз, она прошептала:

– Еще…

– Э-э, – сказал я предостерегающе, – тебе сколько лет?.. Я вообще-то не слишком придерживаюсь писанных людьми законов, но и нарушать их не хочу… чересчур.

Она сказала непонимающе:

– Лет?.. Я не знаю, что это… Но я уже готова стать матерью.

Я отшатнулся:

– Не-е-ет, только не это!.. Я не собираюсь перескакивать через ступеньки.

– Ступеньки?

– Ну, чтобы решиться с рыбой, сперва… словом, тебе это знать не нужно. Девушка, у нас тоже, конечно, имя спрашивают потом, когда отдышатся, но все-таки в воде… слишком романтично. Я еще понимаю, на обеденном столе или на рояле, но…

Она прижалась ко мне крепче.

– Я не поняла ни единого слова, – прошептала она жарким шепотом, – но я чувствую, что ты можешь меня спасти…

Я промямлил:

– Вообще-то я спаси… тьфу, спасатель, но я больше извлекатель… из пещер, замков… А при чем тут спасение? Тебя что, из воды вытащить?

– Да… нет-нет, не так!.. Легенды гласят, что если сольется воедино кровь человека суши и кровь женщины вод, то женщина сможет покидать воду… Это все знают, но еще не нашлось такого мужчины, чтобы не убежал с криком… Иногда женщины хватали и затаскивали кого-нибудь из неосторожных в воду, но…

– Понятно, – прервал я, – это должно быть добровольным. А ты правда не рыба?

– Да нет же!

– Понимаешь, лапочка, – сказал я, – понимаешь… у меня есть женщина, которую я очень люблю. И никто в мире, понимаешь…

– Так то любовь, – прервала она. – А здесь совсем другое.

Она прижималась ко мне все крепче.

– Да, – сказал я, – да, ты не рыба.

Гендельсон сидел возле костра обнаженный до пояса, доспехи неопрятной грудой громоздятся рядом. Казалось, еще один болван, только железный, сидит, понурившись, опустив голову на грудь. Тело знатного вельможи напоминало хорошо отваренную стерлядь, на плечах красные канавки от доспехов, груди отвисают так, что не помешал бы лифчик. Белый живот, дряблый и в морщинках, а складки, одна другой мощнее, накатываются друг на друга, как барханы в знойной пустыне.

От костра шел сильный приятный запах жареного мяса. На камнях и на прутиках я заметил коричневые ломти. Гендельсон кивнул, лицо оставалось кислым.

– Я разогрел, кое-что подогрел заново… В той таверне готовят не очень-то…

– Там готовят с кровью, – возразил я. – Везде свои рецепты… Но если у вас религиозные запреты…

Он поморщился:

– Еще скажите, запрет есть свинину…

Мясо поддавалось на зубах, словно хорошо прожаренные бифштексы. Гендельсон наблюдал за мной искоса.

– Что-то удалось обнаружить?

– Да так… там дальше по тропе еще деревня. Это все, что узнал.

Он спросил после паузы:

– Как?

– Да так, – повторил я, – встретил в лесу кое-кого…

Он торопливо перекрестился. У меня трещало за ушами, но я услышал слова молитвы. Наконец Гендельсон спросил подозрительно:

– Это была нечисть?

Я проглотил кус, вытер губы, подумал и потянулся за другим.

– Как сказать… Или как посмотреть. Если смотреть строго, то в нечисть придется записать очень многих. В том числе и нас… или вы считаете себя абсолютно чистым? Тогда это гордыня, первый смертный грех… или не первый, но все равно смертный, верно? С другой стороны, если быть чересчур снисходительным, то и самого дьявола можно оправдать… верно? Словом, я стараюсь держаться где-то посредине. Пусть не очень золотой, но все же, все же… Что-то ни рыба ни мясо. И вот с этой середины, эти… встреченные не были нечистью…

Гендельсон выслушал, перекрестился, сказал мрачно:

– Судя по вашему тону, сэр Ричард, они не были и людьми. И что же вы с ними… как общались?

Я на миг оторвался от жареного мяса, посмотрел на него поверх куска.

– Да как, известно… Спасал их души.

Он смотрел с недоверием.

– Души?

– А что?

– У них нет душ, сэр Ричард!

– У всех есть, – возразил я. – Только разные. Вот Салтыков нашел, что даже у лягушки есть душа. Только махонькая и не бессмертная.

– Ну и как, – поинтересовался он ядовито, не втягиваясь в богословский спор, – спасли?