Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Деревья уже не стоят тесно, сквозь просвет в кронах мы видели красное солнце, что нехотя двигается к закату. По небу разлегся красный тревожный закат. В ту же сторону, что и мы, двигались под облаками огромные черные птицы, а за ними целые тучи мелких. Доносилось резкое карканье, мои ноздри уловили характерный смрад падальщиков.

– Стервятники, – заметил Гендельсон мрачно.

– Полагаете, Кернель уже пал?

Он стиснул челюсти, под истончившимся салом проступили четкие рифленые желваки. Глаза смотрели зло.

– Не знаю, – ответил он сдержанно. – Но мы должны поспешить.

– Кони уже падают.

– В ближайшем селении можно бы сменить…

Он умолк, только косил недовольным глазом. Я буркнул:

– Вот так просто и сменить?

– Ну, – сказал он с неудовольствием, – если доплатить…

Я сдержал злобную ухмылку. Вельможе такого ранга без толпы слуг и толстого мешочка с золотом на поясе – как без рук. И хотя у меня еще пара золотых монет в поясе и пара в седле, на ближайшей тропке я слез и пошел пешком, держа амулет в вытянутой руке. Гендельсон ехал впереди, не желал смотреть на нечестивое занятие.

Не больше двухсот шагов я сделал, держа конский повод в одной руке, амулет в другой, как земля впереди зашевелилась. Выглядело так, будто крупный жучок стремительно прорывает норку на поверхность. Я выронил повод, из земли вылетело блестящее, я ловко поймал на лету и весело крикнул Гендельсону в спину:

– Один есть!.. Либо везет, либо на юге земли богаче!

– Богатство не в золоте, – ответил он напыщенно.

– Вы намерены раздать свои сундуки бедным, – спросил я, – и уйти в монастырь?

Он высокомерно смолчал. Ехал впереди все такой же массивный, неподвижный, отгороженный молитвой, святостью, запретами. Мне можно бы и в седло, но на всякий случай прошел еще не так уж и далеко, но за это время поймал еще две монеты. Все три круглые, но разного размера и формы, от вытянутого эллипса до пирамиды с сильно закругленными краями. Я рассматривал их уже в седле, сравнивал с теми, что вез в поясе. Эти, что нашел сейчас, выглядят более древними, что ли. И хотя я не знаток в нумизматике, для меня и Древний Рим, и Древний Египет – древность одинаковая, но голову наотрез, что найденные на юге монеты все же бородатее северных…

– Теперь поменяем, – сказал я. – Как полагаете, сэр Гендельсон?

Он буркнул:

– За одну золотую монету лучше купить коней, чем доплачивать за обмен. Меньше раскрытых ртов, подозрений.

Прав, конечно, подумал я. Меньше подозрений – лучше. И так удивительно, что за нами нет погони, нет даже драконов, что выслеживают сверху и бьют напалмовыми бомбами. И никто не устраивает засад, уже зная, кто идет, что везет, чем можно поживиться самим, а что из добычи надо отдать пославшему сюда хозяину.

– А как же с нечестивостью? – поинтересовался я. – Конь, купленный на нечестивые деньги… чист ли?

– Приму покаяние, – ответил он зло. – Эпитимию, любое наказание… Церковь зря не наказывает!

– А Бруно? – спросил я. – Впрочем, говорят, его сожгли за шпионаж… Ладно, это не мое дело.

Гендельсон холодно молчал, глаза рыскали по сторонам. Тропинка отыскалась нескоро, но дальше мы ехали и высматривали, куда приведет, а если пересечется с более утоптанной или пошире, чтобы вовремя сменить курс.

Тропка узкая, двигались не просто по одному, но и на расстоянии друг от друга. Никому не нравится, когда отведенная в сторону ветка едущим впереди с силой бьет тебя по глазам. Или просто хлещет по морде. Я ехал, погруженный в свои мысли, даже не сразу сообразил, что Гендельсон разговаривает и уже ругается вовсе не со мной.

Очнулся, поднял глаза, а на Гендельсона уже бросились, ломая кусты, несколько человек в темных одеждах. Меня тоже заметили, но, к счастью, не обратили внимания: Гендельсон дороден, в дорогих рыцарских доспехах, остатки пышного плюмажа на шлеме, а я в самом деле тяну на роль слуги…

Молот вырвался из моей руки, как управляемая ракета. Я поймал, швырнул второй раз, третий, и тут они наконец сообразили, кто здесь главный, а кто лишь яркая приманка для ловли идиотов, заорали и бросились на меня все разом.

Я выхватил меч с черным лезвием. Они набросились с дикой яростью, просто безумной, настоящие берсерки, я дрогнул, морды у всех звериные, заросшие густой шерстью. Меч мой пошел криво, у налетевшего на меня первым всего лишь снесло половину щита. Второй был менее удачлив, я срубил ему меч у самого основания и поразил через шлем. Третий отпрыгнул, это спасло ему жизнь, зато самый первый отшвырнул разрубленный щит и бросился на меня с мечом в обеих руках. Конь заученно повернулся так удачно, молодец, разбирается, что я раскроил несчастного до середины груди. Третий отпрыгнул, глаза вылезли из орбит, затем повернулся и головой вперед прыгнул в кусты, словно с бортика бассейна в воду.

Конь хрипел и все старался стукнуть копытом раненого в голову. Конь Гендельсона стоял над хозяином, тот уже сидел и пытался поймать дрожащими руками болтающуюся над его головой уздечку. Конь заботливо обнюхивал человека, ткнулся в его лицо мягкими бархатными губами, и Гендельсон, не удержавшись, повалился на спину.