Ричард III

Крепкими стенами ты обнесен;
Люди мудры, что в тебе обитают;
Праздничен колоколов перезвон;
Свежестью воды речные блистают;
   Качеством славны товары купцов;
   Скромностью милы, пригожи девицы,
   Жены, глядящие из-под чепцов.
   Лондон — нет в мире прекрасней столицы!^{6}

В середине октября в Лондон наконец прибыл сам герцог Йоркский и немедленно заявился в палату лордов. Пережив изгнание и аттинктуру[26], он более не желал бороться только с фаворитами, избегая при этом прямых выпадов против короля. Наоборот, герцог вручил лорду-канцлеру[27] письменную претензию на короны Англии и Франции, а также на верховную власть над Ирландией. Его требования основывались на генеалогических исследованиях и других доказательствах того, что линия Мортимеров-Йорков имеет гораздо больше прав на трон, чем дом Ланкастеров. Герцог заявил, что поскольку парламент в свое время узаконил официальным актом захват власти Генри IV Болингброком и исключил Мортимеров из порядка наследования, то парламенту же надлежит провести реституцию и с согласия ныне правящего короля вернуть трон династии Йорков.

Лорды королевства, значительную часть которых составляли йоркисты, обсудили проблему и составили итоговый меморандум, в полной мере отразивший всю сложность и щекотливость ситуации. Ведь с одной стороны, правомочность претензий герцога Йоркского трудно было оспорить. С другой стороны, Генри VI получил корону от отца абсолютно законным путем, и каждый из лордов принес ему клятву верности. После долгих дебатов компромиссное решение все-таки было найдено и оглашено 25 октября. Клятва верности королю Генри VI не отменялась и оставалась в силе, поэтому он сохранял за собой корону пожизненно. А вот его сын Эдуард Вестминстерский наследства лишался. Парламентским актом права дома Ланкастеров на престол отменялись, и единственным законным наследником ныне царствующего короля объявлялся герцог Йоркский. Дословно парламент постановил следующее:

«Item, установлено, решено и согласовано, что упомянутый Ричард герцог Йоркский должен титуловаться, именоваться и признаваться отныне истинным и законным наследником корон, королевского положения, достоинства и власти. И после смерти упомянутого короля Генри, или же случае, если тот предпочтет отказаться от указанных корон, положения, достоинства и власти, упомянутый герцог и его наследники немедленно должны унаследовать указанные короны, королевское положение, достоинство и власть… Item, если какое-либо лицо или лица замыслят или составят заговор с целью убийства упомянутого герцога, или будут обоснованно обвинены в открытом выступлении против него людьми, равными им по положению, то это будет считаться и подпадать под понятие государственной измены»^{7}.

31 октября 1460 года Генри VI официально согласился с решением парламента.

Юридически изменение линии наследования было оформлено безупречно. Конечно, можно возразить, что король находился в полной власти герцога Йоркского и на него оказывалось давление. Но первый Ланкастер сам получил трон, неприкрыто угрожая законному королю Ричарду II и требуя его немедленного отречения. Очень вероятно, что на совести Генри Болингброка лежало и убийство свергнутого монарха. Герцог Йоркский, напротив, остался верен своей обычной умеренности и справедливости. Он не требовал немедленного отречения Генри VI, чтобы расчистить себе дорогу к трону, и был готов ждать его естественной смерти. Как выяснилось совсем скоро, эта умеренность стала роковой для него самого.

Укрепившись во власти, герцог счел возможным перевезти жену и младших детей в лондонскую резиденцию — замок Бейнардс. Это был, конечно, не замок в прямом смысле слова, а роскошный городской дворец. Он стоял на берегу Темзы на западной окраине столицы, недалеко от собора Святого Павла и приорства Блэкфрайерз. Бейнардс представлял собой огромное здание, украшенное мощными декоративными башнями и небольшими башенками. На стороне, обращенной к Темзе, находились речные ворота, от которых к самой воде вели широкие ступени. Маленький Ричард, наконец, снова оказался в домашней обстановке, проведя перед тем целый год то под стражей, то под надзором недругов, то в гостях у приверженцев партии его отца. И пусть лондонский замок был для него чужим и незнакомым, все-таки это была семейная резиденция, где свободу мальчика ограничивали только требования родителей и где ему не угрожала никакая опасность. По крайней мере, так казалось самому Ричарду, хотя на деле все обстояло иначе.