Риф

В самом читальном зале тоже была своя отдельная достопримечательность – на северной стене висела небольшая латунная табличка с надписью Deus abest. Amor abest. Calorificatio abest, что в переводе с латыни означало «Бога нет. Любви нет. Отопления нет». Историю таблички Ли узнала от Гарина. Зимой 1986 года из-за аварии в котельной на кампусе – в северной его части – возникли серьезные проблемы с отоплением; настолько серьезные, что в некоторых корпусах пришлось прочищать и разводить давно заброшенные камины и топить дровами. Студенты и преподаватели посещали занятия в куртках и шапках, затем, после многочисленных жалоб, занятия все же отменили – до тех пор, пока не исправят котельную. Но был один профессор – Лоуренс Гастингс, преподаватель латыни, специалист по римской поэзии, который славился тем, что жил по очень строгому, годами отработанному расписанию и не желал менять свои привычки даже из-за дурацкого отопления; с утра он вел занятия у студентов, затем ровно час гулял в ботаническом саду, потом в три – ровно в три, и ни минутой позже (студенты даже сверяли по нему часы) – он заходил в читальный зал, садился за стол у северной стены и работал там до пяти – переводил «Энеиду» Вергилия, потому что, по его мнению, все существующие переводы, включая драйденовский, никуда не годились. В читальном зале с отоплением тоже были проблемы, но его, в отличие от других корпусов, не закрыли – как раз из уважения к профессору Гастингсу; или, точнее, из-за страха разозлить его, нарушить его ритуал. К тому моменту он преподавал уже пятьдесят лет и был чуть ли не главной достопримечательностью университета. И весь февраль, пока чинили котельную, профессор Гастингс приходил в читальный зал ровно в три часа дня, здоровался с сотрудниками и, подойдя к своему именному рабочему столу, трогал батарею. Затем оборачивался к сидящим за соседними столами коллегам и студентам и своим громогласным голосом произносил: Deus abest. Amor abest. Calorificatio abest! Эту фразу он повторял каждый день, трагическим и полным значения тоном, и в какой-то момент – здесь история не уточняет, было ли это спланировано или же все случилось спонтанно – его студенты вскочили с мест и так же торжественно, в один голос ему ответили: Calorificatio abest! Сложно сказать, зачем они откликнулись в первый раз – был ли это жест уважения или простая ирония, хотели подколоть старого ворчуна. Возможно, они и правда просто валяли дурака, но получилось так весело и странно, и самое главное, единогласный ответ студентов так понравился самому Гастингсу, что на следующий день все повторилось. И через день тоже. И каждый день после. И так внезапная шутка постепенно стала ритуалом: профессор заходил, произносил свои латинские реплики, и все студенты и сотрудники читального зала торжественно откликались: «Calorificatio abest!»

Конец у всей этой истории трагичный – ну, или как посмотреть – в самом начале марта 1986 года старый профессор впервые за пятьдесят лет своей академической карьеры не явился в читальный зал. Его не было в три часа дня, его не было в три часа и одну минуту, его не было в три часа и две минуты. И все студенты в зале тревожно озирались, переглядывались и проверяли свои хронометры. В тот день выяснилось, что профессор умер у себя дома, в постели. И чтобы как-то почтить его память, студенты с разрешения попечительского совета повесили над тем самым местом, где он любил работать, латунную табличку: Deus abest. Amor abest. Calorificatio abest. С тех пор каждый год, в день его смерти студенты-латинисты неизменно собираются в читальном зале, одетые в куртки, шапки и варежки, читают вслух сделанные Гастингсом переводы Вергилия и ровно в три часа дня в один голос, подняв руки, произносят, как тост: Calorificatio abest! А потом расходятся по своим делам.

Ли очень нравилась эта история, хотя она даже самой себе вряд ли смогла бы объяснить почему. Но, заходя в читальный зал, она всегда первым делом смотрела, не занят ли тот самый стол.

И именно там, сидя у северной стены, под табличкой имени Гастингса, в марте 1998 года, Ли снова встретила Сару – или, точнее, услышала запах ее парфюма и обернулась. Сара помахала ей рукой и подсела за стол – она, как уже успела понять Ли, была из тех, кто никогда не спрашивает, можно ли присесть, но просто садится рядом – отличительная черта всех выходцев с юга.

– Привет! Только я тебя увидела, а ты сразу и обернулась, – сказала она.

– Я почувствовала твой парфюм, – Ли коснулась пальцем кончика своего носа, – это ведь «Рэд Джинс»?

– Ого! Ничего себе, ты за пять метров меня учуяла? – Сара понюхала рукав кофты. – Похоже, я перестаралась сегодня.

– Нет-нет, ты тут ни при чем, просто у меня очень острый нюх.

Ли рассказала Саре о своей системе запахов-маяков и о том, как запахи помогают ей ориентироваться и привыкать к новым местам.

– Вот это да, – Сара уважительно кивала. – Это прям суперспособность. Хоть комиксы про тебя рисуй.