Риф

Люди оглядывались на них, подошла сотрудница музея и спросила, все ли в порядке. «Да, все нормально, – ответила Лера, – просто моя сестра очень впечатлительная, и ей жалко динозавров, особенно вот этого диплодока». Потом Лера нежно, по-матерински вытерла Тане лицо салфеткой и отвела в буфет, купила чай и пончики. И пока Таня размешивала ложкой сахар, Лера разглядывала ее заплаканное лицо и чувствовала в груди какую-то щемящую тоску. Лера уже давно ощущала вину перед младшей сестрой за то, что десять лет назад уехала на Камчатку и оставила Таню наедине с матерью, прекрасно, в общем, понимая, что делает; и все эти годы она часто думала о своем поступке и искала ему оправдания, которые чаще всего сводились к фразам «это была работа мечты, я не могла иначе, у меня не было выбора», но в глубине души, конечно, понимала, что выбор был и на самом деле она сознательно его сделала; и теперь смотрела в несчастные глаза Тани, и слушала ее признания, и чувствовала неприятный холод в груди, потому что понимала – тут есть и ее вина, но Таня никогда не посмеет вслух сказать «ты сбежала и бросила меня, как ты могла?» И все же Лера иногда думала об этих непроговоренных упреках и ярко представляла себе, как Таня их произносит, и хотела попросить прощения, но пока не знала как; и очень из-за этого переживала.

Под потолком на металлических тросах висел огромный скелет эриозуха, и Лера, вспомнив, как Таня раньше любила истории о китах, устроила еще одну импровизированную лекцию; стала рассказывать о том, как у китов устроена дыхательная система и как они умудряются издавать под водой эти причудливые, сюрреалистичные звуки, которые мы называем «песнями»; и до сих пор до конца неясно, как именно они их издают. Еще вспомнила о знаменитом ките-невидимке, которого ученые прозвали «пятьдесят два герца». Его «песня» была впервые записана в 1989 году гидрофонами ВМС США, которые были разбросаны в Тихом океане, чтобы выявлять и предупреждать о появлении в нейтральных водах советских подлодок во время холодной войны. Именно эти гидрофоны зафиксировали аномальную песню. Дело в том, что частота песен усатых китов в северной части Тихого океана находится где-то в диапазоне 10–20 герц. Но этот кит был другим, он пел на частоте, которая более чем в два раза превышала норму. И это была трагедия, потому что другие киты не слышали и не понимали его. Для них он словно бы говорил на иностранном языке. За все двадцать пять лет наблюдений его голос ни разу не смешивался с голосами других китов, что означает, что он, скорее всего, так и не нашел пару.

– Как грустно, – сказала Таня, и только тут Лера поняла, что история о «пятидесяти двух герцах» – это, пожалуй, не лучший способ поднять сестре настроение и утешить ее.

Через полчаса приятель Леры – то ли Борис, то ли Глеб – наконец появился, вместе с ним пришла журналистка Ольга Портная. Пока Ольга включала ноутбук и искала нужные файлы, Таня разглядывала ее: короткие темные волосы, очки с круглыми линзами; одета в серую худи, рукава засучены до локтей, на предплечьях лабиринтовые татуировки. Ольга ей сразу понравилась, все в ней – голос, одежда, мимика – говорило о том, что она занимается любимым делом; Таня всегда легко распознавала таких людей – в их движениях и отношениях со своим телом было что-то особенное, какая-то неуловимая легкость.

– Я готовила материал о фирмах-однодневках, через которые госструктуры отмывают деньги, – говорила Ольга. – И там такой клубок, что бухгалтер ногу сломит. Нашла несколько упоминаний ООО «Чаща». Вот, смотрите, – она развернула ноутбук экраном к Тане и Лере. – Вот здесь я впервые узнала о существовании мемористов и о Гарине. Офигеть просто, какая-то община луддитов из Подмосковья выиграла миллионный тендер на поставку овощей. Абсолютная дичь. Я копнула в ту сторону и поняла, с чем имею дело. Эти люди в деревне, которые верят в перерождение, царствие небесное и прочее, – на самом деле их используют как бесплатную рабочую силу. Они выращивают картофель, занимаются хозяйством, а Гарин зарабатывает на этом. Такая вот бизнес-стратегия. Самый настоящий колхоз, только вместо зарплаты и соцпакета – эзотерика и псевдобиблейская дичь.

– Если речь о нарушении трудового законодательства, почему нет судов? – спросила Лера.

Ольга вздохнула.

– Ни одно дело против мемористской общины не дошло до суда. Иски разваливаются на ранних стадиях, следователи иногда просто «теряют» бумаги и всячески затягивают процесс, судьи возвращают дела на «доработку». Мне удалось найти четверых пострадавших, людей, чьи родственники ушли в «Чащу» и переписали все свое имущество на мемористскую церковь. Уже несколько лет их дела дрейфуют внутри судебной системы и иногда пропадают.

– Это как?

– Буквально. Адвокат приходит уточнить статус дела, а ему: «ой, а мы дело потеряли». И дальше – опять шапито с апелляциями и обжалованиями.

– И какие у нас варианты? Мы можем что-то сделать?

Ольга грустно улыбнулась.