Риф

– Ничего удивительного, – сказала Лера. – Панно называется «Древо жизни». Самый прикол в том, что с тех пор, как скульптор Белашов закончил его, – а это было в 1987 году, – наука сильно продвинулась, и, следовательно, на панно уже давно изображены «не совсем правильные» динозавры, или, скажем так, наши немножко устаревшие представления о том, как они могли выглядеть; теперь, спустя тридцать лет, мы знаем, что, скорее всего, динозавры носили яркое оперение и внешне были ближе к птицам, чем к рептилиям; ирония же заключается в том, что переделать панно нельзя – да и не нужно, – это произведение искусства и объект культурного наследия; вот так и получилось, что спустя тридцать лет на входе в первый зал посетителей встречает наполненное религиозными аллюзиями и устаревшими представлениями панно, которое теперь символизирует не только весьма сомнительную иерархию всего живого, но еще и столкновение научного и культурного дискурсов; с точки зрения науки оно недостоверно, но с точки зрения культуры попытка его исправить будет считаться актом вандализма.

У Леры сегодня было отличное настроение, она вообще любила рассказывать истории, могла долго и вдумчиво описывать «Древо жизни», метод работы скульптора Александра Белашова и размышлять о парадоксах стремительно устаревающего знания; потом они дошли до скелета брахиозавра, и, чтобы как-то разбавить чрезмерную серьезность экскурсии и развеселить Таню, Лера начать травить анекдоты:

– «Мальчик увидел скелет динозавра, повернулся к бабушке и говорит: «Представляю, как ты боялась их, когда была маленькой, бабуль!»

В третьем зале на стене висели десятки керамических и бронзовых изображений разного рода доисторических рыб и амфибий.

– Доисторические косяки, – сказала Лера и захихикала. Таня закатила глаза: «серьезно? Шутки про косяки?» Лера осеклась и подняла руки, как бы сдаваясь, – ладно, признаю, шутка так себе. Но кто не смеялся в школе над словами «косяк» и «многочлен», пусть первый бросит в меня окаменелость.

А потом вспомнила, что «косяк рыб» по-английски называется a school of fish – то есть буквально «школа рыб».

– Представляешь? Это меня уже на работе научили, чтобы с коллегами из США общаться. У нас с этим все просто – везде косяки да стаи. Ну или группы. А у них для каждого вида свое слово, – с энтузиазмом рассказывала Лера, совершенно, кажется, забыв, что Таня уже несколько лет сама преподает английский и все эти нюансы языка ей давно известны. – Если речь о селедке, ты можешь сказать a school of herring, но, если о млекопитающих, ты должна говорить a pod, например, a pod of dolphins, а киты – вообще отдельная история, про них говорят a gam of whales, что означает нечто вроде «беседа китов». С птицами тоже все сложно: «стая ворон», например, это a murder of crows, стая попугаев – a company of parrots, стая скворцов – это а murmuration of starlings, а стая воронов – и я сейчас не шучу – a conspiracy of ravens, заговор! Но самое смешное – это совы, потому что они не собираются в стаи, группы или заговоры, они для этого слишком круты, видимо, поэтому собрание сов называется «парламент»; буквально a parliament of owls.

Лера так увлеченно рассказывала о своем опыте изучения языка, что совершенно не замечала – сестра ее не слушает; Таня смотрела на керамических рыб на стене в третьем зале, и когда Лера упомянула селедок, ее пробрал озноб – она вдруг вспомнила детство.

Ей было семь или восемь, когда они впервые всей семьей поехали на море, в Дивноморск. В первый же день по пути на пляж они зашли в магазин игрушек, и мать позволила им выбрать по одной. Таня кинулась к полкам, боялась, что, если помедлит, мать передумает. На одной из полок между фламинго и лебедем лежала надувная синяя, глазастая рыба. Таня сразу же полюбила ее, хотя сама себе толком не могла объяснить за что. К кассе она шагала с гордостью и ощущением победы, с таким видом, словно только что выиграла самую важную гонку в жизни и теперь ждет поздравлений: «уж Лера точно не сможет найти на этих полках ничего более ценного и прекрасного, чем эта рыба», – думала она, пока Лера с матерью ждали ее у выхода.

– А ты что себе выбрала? – спросила Таня.

Лера показала ей маску с трубкой для подводного плавания. Таня фыркнула и закатила глаза: «Как банально».

Когда они пришли на пляж, Таня кинулась в море в обнимку со своей прекрасной, идеальной рыбой, но уже спустя минуту обнаружила, что рыба как-то тревожно булькает и плохо держится на поверхности и потихоньку теряет упругость, обмякает и словно бы умирает в ее детских руках. Таня вышла на берег в слезах.