– В ожидании. Точнее – в тревожности ожидания. Ма раскидал по улицам, комнатам и подвалам триггеры – электродетонаторы или растяжки, при нажатии на которые запускается цепная реакция и весь город взлетает на воздух. И поскольку город пуст, запустить триггер может только какое-нибудь совершенно случайное событие и животное – крыса, птица или сильный порыв ветра. Что угодно, понимаешь? Уже три – или четыре, я точно не помню – года все больше людей следит за этим проектом. Все ждут, когда же он уже рванет. Но он стоит – пустует, ветшает, но стоит – ни один триггер пока не сработал. На самом деле, завораживающее зрелище. Любой желающий может приехать и полюбоваться им со смотровой вышки; посмотреть в мониторы, понаблюдать за тем, как ветер гоняет бумажки и листья по пустым улицам.
– Так, погодите, уже четыре года люди ждут, когда заминированный город взорвется?
– Угу.
– Серьезно?
– Ну да. В этом весь смысл: если взрыв и случится, мы никогда в точности не сможем узнать, что именно вызвало детонацию и какой именно триггер сработал. Тут, конечно, куча проблем с законом и безопасностью. Всегда есть риск, что на объект пролезут какие-нибудь отбитые школьники или студенты – нервы пощекотать. Жители городка по соседству, мягко скажем, не в восторге от того, что рядом с ними установлена такая вот бомба замедленного действия – и плевать, что это как бы произведение искусства. Их протесты и обращения в администрацию, впрочем, пока ни к чему не привели – до сих пор ходят по судам. Но желающих поглядеть на PHEPH все больше – и каждый приехавший на смотровую вышку турист надеется, что город взорвется прямо у него на глазах. И это самое необычное – представь: ты стоишь на вышке и смотришь на абсолютно пустой город вдали, который может взлететь на воздух в любой момент, но при этом взрыва все ждут уже четыре года. Среди местных даже есть теория, что на самом деле никаких зарядов под городом нет, и никаких триггеров – все это – вымысел и тоже часть инсталляции – как и в случае с детонатором на выставке и запиской «нажми меня» – Ма как бы играет с нашим восприятием; заставляет нас ждать события, разрушения, которого никогда не случится; и именно это проживание, опыт ожидания катастрофы и есть цель его искусства. Понимаешь?
Пока Гарин рассказывал, Ли посмотрела на часы и увидела, что они встали. Часы у нее были механические, кварцевые, запаса хода хватало на сутки, и это было неудобно, но она все равно носила их – из своих сентиментальных соображений, это был подарок от матери. Заметив, что стрелки не двигаются, Ли начала крутить колесико. Гарин посмотрел на нее и поморщился.
– Что ты делаешь?
– Завожу часы.
– Ты куда-то спешишь? Я тебя отвлекаю? – Голос его вдруг изменился – стал низким, хриплым, холодным.
– Нет, – сказала Ли.
– Точно нет? Тебе не нравится история про заминированный город?
– Нравится.
– Что-то непохоже. Тебе скучно?
– Нет.
– Ну давай, скажи: «Мне скучно, профессор, вы нагоняете на меня тоску». Давай, скажи.
– Да нет же, я просто…
Его голос изменился – от беззаботного тона не осталось и следа. Он почти кричал на нее.
– Тебя не учили вежливости, да? Или у вас в Северной Каролине это нормально – заниматься своими делами, пока старший перед тобой распинается как дурак?
Он свернул на обочину – по днищу автомобиля застучали камешки – затормозил и несколько секунд молчал, просто дышал – тяжело и шумно.
– Когда я говорю, ты слушаешь, понятно тебе?! Для кого я все это рассказываю?!
Снова тяжелая пауза. Ли боялась пошевелиться.
– Уважение! Простое уважение – это все, чего я прошу. Неужели так сложно просто слушать, когда я с тобой разговариваю? Это обыкновенная вежливость! Я для кого все это рассказываю? Для кого?! Я, значит, пытаюсь быть чутким, трачу на тебя свое время, и что я получаю?
– Я… я… – Ли неподвижно сидела в кресле.
– Выходи.
– Что?
– Выметайся из машины.
На мгновение ей показалось, что он сейчас ее вытолкнет или ударит. Она отстегнула ремень и вышла.
– До кампуса двадцать миль по прямой. Пройдись и подумай над своим поведением. И не вздумай ловить попутку, ясно? Ты наказана.
Он надавил на газ, резко развернулся и проехал мимо нее. Она смотрела вслед автомобилю и все ждала, что он сейчас затормозит и сдаст назад. Но через две минуты стало ясно – он не вернется.
До кампуса Ли добралась через шесть часов. Зашла в аптеку, купила пластыри и минералку. Ее бил озноб – от унижения и злости. Хотя она и не могла понять, на кого злится – на Гарина или на себя? Что это было вообще? От этих мыслей становилось дурно. Она вернулась домой, запила минералкой таблетку успокоительного, залезла под одеяло и лежала вот так, разглядывая отброшенные уличным фонарем тени голых веток на потолке, и гнала от себя мысли о том, что ее карьере конец.