Рифейские горы

— Милая… милая моя… Обожаю… Обожаю тебя, Ирида… Моя… моя красивая… моя сладкая… моя любимая… И-ри-да… — тянул её имя, наслаждаясь каждым звуком его звучания.

— Не надо… Не надо… — А она испугалась всего этого, этой неожиданной, не знакомой ей нежности. Упёрлась раскрытыми ладонями ему в грудь, отталкивая со всех сил, уворачиваясь от его поцелуев. А он поймал её за руки, так, что пальцы переплелись, развёл в стороны, прижал к стенке по обеим сторонам от её бёдер.

— Не надо… прошу вас… — она просила, уклоняясь от его ласк, втягивая голову в плечи, растрепавшиеся волосы закрывали лицо.

Кэйдар не просто держал её за руки, он ласкал её пальцы пальцами, доставая большими пальцами до особенно нежной кожи на запястьях. Он боялся напугать её своим напором, своей силой, сдерживался с трудом, слабея от неутолённого желания с каждым поцелуем.

Какая она хрупкая и сильная одновременно. Кажется, в руках уместится вся, но бывало так, что одним лишь взглядом бьёт больнее кулака. Откуда в ней такая сила?

— Ирида… Любимая моя Ирида… Я не сделаю тебе больно, обещаю… Ты только скажи, если не понравится…

Их взгляды встретились — и его поразили стоящие в её глазах слёзы. Почему? Почему она плачет? Боится, что ли? Его — боится?! Не ведь я же не собираюсь брать тебя силой! Я не хочу насиловать тебя! Только не это!

И сам растерялся, опустил руки, чуть отстраняясь.

— Но почему?.. Почему, Ирида?

Она не ответила, от стены мимо него, мимо ложа пошла к двери, всем телом ожидая, что он не даст — схватит за руку, не позволит уйти так просто.

— Почему? — Это был не возглас — стон. — Я ведь люблю тебя… Люблю, понимаешь?..

Остановилась при этих словах, как наткнувшись на что-то, медленно повернулась к нему лицом — огромные зрачки, на щеках румянец, губы дрожат, и руки, стиснутые вместе, прижаты к щеке. Напуганная, растерянная, изумлённая.

— Не уходи… — попросил, взмолился. — Пожалуйста…

Сам с места не сдвинулся, боясь спугнуть неосторожным движением, так и смотрел через плечо, чуть повернувшись на расставленных ногах. Стоял, стиснув кулаки до боли в суставах. — Ирида…

Вышла, так и не обернувшись больше, лишь дверь осталась приоткрытой.

— Почему?!! — чуть не крикнул ей вдогонку Кэйдар. — Я же действительно люблю тебя… Тебя одну…

Догонять не бросился, о чём жалел позднее очень сильно. Медленно опустился на край ложа, запустил пальцы в коротко остриженные волосы, локти уперев в колени. Задумался.

Почему она так поступает с тобой? Нет, ты никто ей! Даже ребёнку общему вас никогда не связать! Никогда!

* * *

День отплытия оказался не из лучших. Небо затянули низкие серые тучи, моросил мелкий секущий дождичек. А с берега дул резкий холодный ветер.

Час был ранний, и погода ещё та, но провожать их всё равно пришли многие. В основном родня. Жёны с детьми, родители, самые лучшие друзья. Они выкрикивали имена своих, махали руками, посылали напутствия, бросали в воду ветки всегда зелёного кипариса.

Сходни убрали давно, но тронулись только после того, как пожертвовали с каждого из кораблей по две чёрные курицы. Все птицы утонули сразу — жертва принята Атэ благосклонно, значит, путь по морю будет гладким.

Кэйдар стоял на носу корабля, на капитанской площадке, возвышающейся над всеми. Смотрел на сгрудившихся у борта воинов и команду, даже рабы-гребцы, сейчас сидящие без дела, тянули шеи, заглядывали через бортовые доски надстройки, махали кому-то руками со смехом. Всем им было весело.

Странное дело, сам Кэйдар, ждавший этого дня с нетерпением, смотрел на всё равнодушно. Скорей бы уже выйти в открытое море. Берег отступал медленно, пристань со всем этим шумным народом отдалялась не так быстро, как ему хотелось. А вот на высокие стены города в серой утренней дымке смотреть было куда приятнее. Очень долго различался Дворец Правителя, родные белые стены. Он смотрел на них, не моргая, снова со странным ощущением, что видит их в последний раз. На всё воля Отца Небесного! Но ведь жертва принята морским владыкой благосклонно, моря бояться нечего, а на земле ещё посмотрим, что будет.

Голова сейчас была занята другими мыслями. А из памяти никак не шли глаза виэлийки, наполненные слезами.

Ты так хотел её, умирал от желания, но при виде этих слёз отступился. Почему? Что с тобой? Разве раньше тебя останавливали её слёзы? Хотя… Раньше она обычно плакала только после… От бессилия, от обиды, от возмущения, от злости даже. А сейчас? Неужели я напугал её своим напором? Отец тому Свидетель, я меньше всего хотел видеть страх в её глазах, и уж тем более слёзы.

Жаль, конечно, что всё получилось именно так. Впервые в жизни ты был с ней предельно осторожен, ни слова, ни взгляда себе не позволил несдержанного, и всё равно что-то получается не так. А ты ещё считал себя опытным любовником.

А может быть, это она не такая, как все? Ты же всегда говорил, что эта виэлийка не способна на ответную нежность, что она не способна любить.

Да-а, теперь глупо думать о ней, она потеряна для тебя навсегда. Ты сам сделал ей подарок напоследок. Пусть радуется! Уж ей-то будет, чему удивиться.