Рифмовщик

— Ну, что, девоньки, в сад пойдете, а чертей не запужаетесь?

— Не запужаемся, дедушка, — ответили они дуэтом. Но спали эту ночь в шалашике тревожно, поджимая пятки, — вдруг черти щекотаться начнут.

* * *

С небольшой фотографии на нее смотрел юноша — внук генерала. Ньюка, наверное, снялся сразу после восемнадцатилетия. Она всматривалась в это лицо мальчика-юноши и пыталась понять: кто он, этот отпрыск ветерана? Молодое, чуть худощавое лицо равнодушно смотрело в объектив. Ньюка совсем не был похож на деда.

«В мамину породу пошел мальчик», — подумала Юста.

Чуть суженные глаза, прямой нос и тонкие губы намекали на некоторую жесткость характера, хотя по физиономии такого возраста ничего не определишь, кем будет данная начинающая личность.

«Интересно: о чём он разговаривал с дедом? Он был предпоследним посетителем генерала, — спросила она себя и добавила: — Вот, уже с фотографией разговариваю! Пора поговорить с оригиналом».

Она дня за два успела побеседовать где-то основательно, где-то впопыхах с его учителями и бывшими одноклассниками — с теми, кто соглашался хоть что-то сказать о Ньюке. Картина вырисовывалась пестрая. Ньюка не был лидером в прямом смысле этого слова, скорее он подстраивался под других, но некоторые его поступки намекали, что лидерство было спрятано у него глубоко где-то внутри. Друзей особых, закадычных у него не было — так, приятели одни. Девчонки любили с ним оказаться в людном месте — где-нибудь в кафешке. Он угощал их вкусностями и мороженым. Карманные денежки у него завелись рано. Пацанам он ссуживал их под небольшой процент, и они особо дружить с ним не рвались, но и не чурались его. У него всегда можно было одолжить деньгу для разных потреб. Учителя отзывались о нём неплохо: учился хорошо, но в пятерочники не стремился. Зубрилой не был. Словесница души в нём не чаяла. Эдакая у нее странная любовь проявилась к ученику. Все высказывания о нём только в превосходной степени. Когда Юста с ней беседовала, ей даже показалась в этом обожании какая-то ненормальность. Говорить об ученике «мой любимый мальчик» — слышать это от дамочки за тридцать как-то, как показалось Юсте, странновато. Что бы ни сотворил этот любимый мальчик, всё было оправдано цельной натурой ищущего молодого человека. А когда Юста заикнулась о матери этой цельной натуры, словесница скривила розовые губки и ответила явно недружелюбно:

— Она не могла его правильно воспитать. И слава богу, мальчик был лишен этой вредной опеки.

— Вы думаете, воспитание без матери пошло ему на пользу? — спросила Юста.

— У мальчика прекрасный отец. Он сделал всё для сына. Всё, что может сделать современный состоявшийся мужчина.

— А дед? Дед воспитывал Ньюку, то есть он как-то влиял на него? — снова спросила Юста.

Словесница насторожилась и, подумав, ответила:

— Генерал… — она назвала его фамилию, — был человеком того прошлого, которое мы, конечно, чтим, но живем-то мы сейчас, сегодня. Вы, надеюсь, меня понимаете. Генерал жил прошлым, и я думаю, что мальчик понимал это. Прошлым жить невозможно.

— Но без прошлого нет будущего. Так говорят мудрецы, — заметила Юста.

— Да-да, — спохватилась словесница, — мудрецы, конечно, правы. Ньюка мудрый мальчик. Он готовит себя к новой жизни. Тем более что у него есть такие возможности.

— Готовит к новой жизни? — переспросила Юста.

— Да, без комплексов, — ответила словесница. — Без этого романтизма, свойственного инфантильной личности. Чистый прагматизм.

— Вы собираетесь воспитывать одних прагматиков? — спросила Юста. Ей было интересно, как далеко заведет свои прагматические мысли эта учительница.

— Уж как получится, — ответила словесница. — Я веду их с пятого. Приходят несмышленыши разные. А жизни нужны прагматики. Вот и стараюсь научить жить. Брать, так сказать, от нее всё. Не нюни распускать, а брать не стесняясь, что кто-то что-то скажет.

— А отдавать вы их учите? — удивленно спросила Юста.

— Отдавать? Учу. Только сначала надо взять, а уж потом лишним можно и поделиться.

— А как же «Сам погибай, а товарища выручай»? — Юста не хотела ввязываться в спор и уже пожалела, что привела известное выражение.

Словесница, как бы изучая Юсту, прищурилась и, видимо, почувствовав, что со следователем спорить не стоит, сделала, как ей самой показалось, дружескую улыбку:

— Да, классика всегда полезна. Классику надо знать, какая бы она ни была.

Они нарочито вежливо распрощались, и Юста в школе больше ни с кем не пообщалась.

* * *

— И что теперь ты намерена делать? Встретиться с Ньюкой у меня в кабинете никак нельзя! Нас с тобой сразу разоблачат.

Юста сидела в кресле, закутавшись в большой плед, и слушала его.

— Ты, конечно, можешь с ним столкнуться, как будто случайно, у входа или в наших коридорах. И что ты ему скажешь? «Здрасьте, я следователь по делу вашего деда. Прошу побеседовать». Смешно как-то получается. Судя по настрою твоего шефа, тебе заманить к себе Ньюку не удастся. Он просто проигнорирует твои повестки и просьбы.

— Конечно, ты прав, — сказала она, поежившись от вечерней прохлады.