Рифмовщик

Разговор прервался. Юста почувствовала некоторое неудобство перед этой старой женщиной, воевавшей, хлебнувшей горя сполна и, наверное, до сих пор не устроенной в жизни, в быту. Она перевела разговор на другую тему и спросила:

— Скажите: внук часто посещал деда, и какие у них были отношения?

— Ньюка, — произнесла старушка. — Ньюка нечасто здесь появлялся. Молодежь — что ей здесь делать? Здесь скучно. Тяжелые больные. Помещения строгие, чистота, тишина. Ничего для молодого человека интересного нет. — Старушка грустно вздохнула. — Вот если бы он, Ньюка, выбрал профессию, связанную с медициной, тогда… А так непривлекательные мы.

— Но дед его очень любил, — заметила Юста.

— Да, любил, — ответила старушка, — и расстраивался поэтому. Наверное, что-то чувствовал, видел, что внучок не в ту сторону развивается.

— Что значит «не в ту сторону»? — спросила Юста.

— Мне трудно ответить на этот вопрос. Вы понимаете, что оценку Ньюке я могу дать только со слов деда. А он, когда говорил о нём, был немногословен. Так — редкие, отдельные фразы. Мы в основном, когда касались Ньюки, сразу переходили к обсуждению молодежи, к современному поколению, которое, как говорил генерал, не имеет прививки от войны.

— Прививки от войны? — удивилась Юста.

— Да, он так говорил, — ответила санитарка.

Юста на минуту задумалась и повторила слова генерала:

— «Не имеет прививки от войны». Интересное высказывание, означающее, что мы и современная молодежь забыли все ужасы того страшного времени или просто не хотим его помнить.

— Наверное, он это и имел в виду, — согласилась санитарка.

— Скажите: а Пуэла, которую подозревают в… — Юста попыталась смягчить обвинение в адрес этой женщины и продолжила: — Подозревают виновной в этой трагедии? Она, по вашему мнению, могла это совершить?

Старушка отрицательно покачала головой.

— Нет, не могла. Да и зачем ей это? Зачем?

Они разговаривали в каморке, пожалуй, уже более получаса. Юста поняла, что больше ничего нового она не узнает, и завершила беседу:

— Спасибо вам за этот разговор. Спасибо. Мне надо идти, извините, — и она, попрощавшись со старушкой, вышла в коридор.

* * *

Целый день Юсте не терпелось открыть блокнот генерала, но из-за суматохи по подготовке следственного эксперимента это удалось сделать только поздно вечером. Отголоски сумасшедшего дня не давали сосредоточиться на записках генерала. Юста машинально перелистывала блокнот, обращала внимание на иногда попадающиеся заголовки. Читая их, она то улыбалась, то удивлялась темам, которые беспокоили автора, и ей никак не удавалось внимательно углубиться в незнакомый почерк. Вспоминая весь прошедший день, Юста переживала: всё ли получилось? Днем состоялась долгая беседа с главврачом — пришлось несколько раз разъяснять ему, кто и где должен завтра находиться. Она несколько часов провела в госпитале, обстоятельно планируя завтрашний день.

Наши-Ваши, как всегда поворчав немного, выделил ей двух помощников.

«И на том спасибо», — подумала она, выходя из управления.

Домой в этот вечер она добралась уже почти в полночь. Квартира была пуста — Крео задерживался в редакции. Не ужиная, она плюхнулась в кресло и открыла блокнот. Не спеша перелистывая странички, наткнулась на уже знакомый со слов санитарки заголовок — «Прививка от войны» — и заставила себя углубиться в чтение:

«Современные политики, не испытавшие на себе все тяготы войны, иногда позволяют себе произносить агрессивные слова по поводу явных и неявных врагов. Зачастую бывают случаи, что они, эти политики, пытаются искусственно создать врага для активного влияния на общество».

Она остановилась и подумала: «Генерал излагает общеизвестные мысли, и пока ничего нового у него нет. Может быть, дальше будет поинтереснее?»

«А само общество, живущее в исторической мифологии, всегда готово откликнуться на воинственные призывы — победить врага, сплотиться и, как говорится, единым фронтом патриотически броситься в бой. Этот воинственный патриотизм моментально исчезает под звуки взрывов, свист пуль, на фоне льющейся крови, стонов раненых и множества смертей рядом с патриотом. Наступают трезвость и страх — страх не только за себя, но и за всех рядом трясущихся патриотов».