Рифмуется с радостью

Прошлое непосредственно очерчивает и ограничивает самоопределение пожилого человека: те, кто пережил если не войну, то хотя бы полуголодное детство, коммунальную квартиру, перенаселенное студенческое общежитие, удовлетворены уже одним тем, что в старости имеют свой угол, сыты, одеты, обуты. Потом, воспоминания эпизодов собственной биографии, героических, достойных или просто приятных, к примеру, как переплыл широкую реку, вскарабкался на трудную гору, тем более что-то ценное изобрел или написал, могут утешить, поднять настроение, особенно когда есть с кем поделиться. Пословица недаром говорит: чему смолоду научишься, то в старости пригодится.

Но юношеских идеалов, заслуг или заблуждений мало, чтобы питать в старости; один ветеран Великой Отечественной удивлялся: все самое главное, самое существенное осталось там, на войне, в том времени, зачем же я коптил небо еще полвека? С. Наровчатов выразил это ощущение в строках:

… ни главнее, ни важнее

Я не увижу в сотню лет,

Чем эта мокрая траншея,

Чем этот серенький рассвет.

Другой фронтовик, напротив, заметив за собой навязчивую страсть, особенно после рюмки-другой, вспоминать «минувшие дни», принципиально запретил себе говорить о прошедшем, считал даже унизительным и пошлым восполнять героическими впечатлениями былого мелочную заурядность сегодняшнего дня.

Некоторым историческим деятелям хватило достоинства и мужества в конце пути оценить и публично признать ошибочность созданных ими учений и, следовательно, бесполезность прожитой жизни: П.А. Кропоткин (1842 – 1921), теоретик анархизма, в 1917 году пришел в ужас от разрушительного хамства своих последователей, а отец «научного социализма» Г.В. Плеханов (1856 – 1918) пережил тяжелое потрясение, наблюдая действия революционеров и страшась предвидеть, куда они приведут. Зато многие обласканные советской властью старые большевики, когда-то бурно кипевшие гневом против «зверств царского режима», отдыхая за оградами комфортабельных санаториев, изъянов «реального социализма» не замечали и, в заботах о рациональном питании и долголетии, возмущались разве что слабоватым почитанием собственных заслуг.

Многие хранят упрямую верность замшелым идеям, боясь выпасть из обоймы, остаться в пустоте, потерять привычную компанию и прослыть ренегатом. Маргариту Л. когда-то глубоко поразили усилия одного пожилого гражданина восстановиться в рядах КПСС – после перенесенных пыток, после внезапной смерти жены, когда на глазах родителей избивали сына-подростка, после восемнадцати лет в лагерях; «но чем же еще жить, – растерянно оправдывался он, – куда себя применить?». Впрочем, из нынешних безыдейных времен партийная преданность советскому строю иногда видится вариантом бескорыстной веры честных людей, хранящих идеалы юности и оберегающих собственную душевную цельность: «что ж, мученики догмата, вы тоже жертвы века», вздыхал Б. Пастернак.

Нет плачевней судьбы, если над человеком, по Ф. Тютчеву, «…тяготеет / вчерашний зной, вчерашний прах», когда он посвящает годы удовлетворению, например, мстительной страсти, и виртуозно плетет интриги, стремясь разрушить чье-то благополучие, как граф Монте-Кристо или отвратительный персонаж пьесы Горького «Старик». В действительности, слава Богу, такая цельность встречается чрезвычайно редко: разве что товарищ Сталин в полночной беседе за вином в присутствии Каменева и Дзержинского признавался: «самое лучшее наслаждение – наметить врага, подготовиться, отомстить как следует, а потом пойти спать»; он же любил в лесу поджечь муравейник и забавляться, наблюдая как его обитатели гибнут в огне. Кое-кто, бывает, целую жизнь бережно пестует обиду и злость на ближнего, отказываясь примириться даже с родной сестрой, даже на краю могилы.

«Сталин великий вождь и полководец!» – кричит увешанный наградами ветеран, наверняка не читавший В. Некрасова, В. Богомолова, В. Астафьева, В. Быкова и других писателей-фронтовиков, приверженцев окопной правды; почему-то люди определенной категории гонят от себя простую мысль: наверняка победили бы и без Сталина, притом избежав морей крови и послевоенных репрессий. «Я убеждений не меняю!» – заявляет член КПРФ, предпочитающий оставаться среди себе подобных, в счастливом неведении, но с комфортным ощущением незыблемой правоты, отказавшись от собственного развития, застряв в прошлом. Именно такого типа упёртым угрожает опасность под занавес впасть в детство, разновидность маразма, осуществив подсознательное стремление уйти от проблем старости туда, в младенчество, защищенное материнским теплом и лаской.