Рифмуется с радостью

На пороге старости стоит учесть некоторые простые медицинские рекомендации, например, по питанию, и расстаться с любимой колбаской и куриными ножками; пожилому следует есть поменьше, но здоровую, природную пищу с витаминами: из нее конструирутся жизнеспособные, молодые клетки, а из рафинированной, «обогащенной» химией, консервантами и таинственным ингредиентом, «идентичным натуральному», клетки лепятся больные, слабые, вредные для организма. В рационе абхазцев, среди которых немало 90 – 100-летних крепеньких долгожителей, изобилие зелени, овощей, фруктов, обязательно мед, орехи, кисломолочные продукты; сахара, соли и жиров они потребляют мало. Геронтологи единодушно призывают к активности, движению; увы, за редким исключением все ленятся, предпочитая диван и телевизор пробежке иди даже прогулке в парке, для которой нужно не столько физическое, сколько волевое усилие.

Пенсионеру не нужно рано вставать, его время не лимитируется, поэтому некоторые излишне долго спят по утрам, что вовсе не полезно: сбой ритма оборачивается ночной бессонницей, дурным настроением, раздражительностью; врачи советуют ограничивать сон семью – восьмью часами, плюс непродолжительная «подзарядка» днем; утверждают, что Леонардо да Винчи (1452 – 1519) до самой смерти сохранял поразительную работоспособность благодаря оригинальному режиму дня: он спал каждые четыре часа минут по пятнадцать, этого хватало, в продолжительном ночном отдыхе он, в отличие от большинства людей, не нуждался.

Человек, никогда не задумывавшийся о вечности, может испытывать при напоминании о ней лишь страх и отчаяние; всё ценное для него, приятное, милое находится здесь на земле, а неведомое, загробное вселяет один ужас. В молодости каждый убежден в бесконечности своего существования: ведь когда я состарюсь, наверняка уже изобретут средство от смерти. Беспечность наша длится порой до самого конца, и никто не вспоминает рассуждений Гамлета: «На всё Господня воля, даже в жизни и смерти воробья; самое главное – быть всегда наготове. Раз никто не знает своего смертного часа, отчего не собраться заблаговременно?»[43].

к оглавлению

Tempora mutantur…

Умирают мои старики –

Мои боги, мои педагоги,

Пролагатели торной дороги,

Где шаги мои были легки.

Б. Слуцкий.

…еt nos mutamur in illis[44]. Существует стойкое, из поколения в поколение переходящее заблуждение: в юности люди считают прошедшее устарелым, ненужным сегодня, как сейчас выражаются, отстоем (производное от отсталого?); но с возрастом, начиная кое-что понимать, меняют позиции на противоположные. Старикам свойственно идеализировать времена своей юности: скажем, рожденные в 40-е с теплотой вспоминают соседей по коммуналке, дешевую водку и колбасу, «Серенаду солнечной долины» и другие «трофейные» фильмы, песни Петра Лещенко «на костях», т.е. на использованных рентгеновских снимках, джаз Georgiya Garaniana по «Голосу Америки», «Апельсины из Марокко» в «Юности», «Голого короля» в «Современнике», гражданственные стихи у памятника Маяковскому, позже – кухонные посиделки с разговорами о Солженицыне, песнями Окуджавы, Высоцкого, Галича; словом, как провозгласил один скандальной репутации автор, «у нас была великая эпоха», имеется в виду «до перестройки»; совершенно так же родители хвалили житье «до войны», а их родители – «до революции».

На самом деле любая эпоха оставляет после себя больше горечи, чем счастья; история составляется главным образом из бедствий. Прошлое кажется приятным большей частью потому, что насельники его сами были молоды, непосредственны, беззаботны и жили на всю катушку, переполненные интересными встречами и событиями. Вообще почему-то испокон веков принято критиковать то время, в которое живешь: Петрарка считал свой век «жалким», «никудышным» и тянулся к античности, Киплинг устроил в своем доме подобие средневековья и запрещал пользоваться телефоном, а у нас некоторые православные считают за идеал поселиться в деревенском доме, отключить электричество, кормиться с огорода и молиться при свече – но почему бы не при еще более древней лучине?

С. Юрский с телеэкрана заявляет: «сейчас не мое время», то же говорят многие его ровесники, понятно почему; в 60-е годы поэт Владимир Корнилов упрекал молодых:

Мы стояли насмерть за идеи,

Вы стоите – за самих себя.

А за что готовы постоять нынешние? за рыночную экономику? за визу на ПМЖ в США? за гламур как философию жизни: «человек живет для того, чтоб быть богатым и знаменитым»? Ничего нового; прежде эту «философию», ограничивающую круг интересов индивидуума своей хатой с краю, называли мещанством, которое, помнится, Герцен считал несовместимым с русским характером. Неужели ошибался, как и во всем остальном?