Рихард Штраус. Последний романтик

Письмо, которое Штраус написал Гофмансталю, сообщая о своем разрыве с Венской оперой, не сохранилось, но сохранился ответ Гофмансталя. Надо отдать ему справедливость, он не сказал: «А что я вам говорил!» Он пишет, что понимает соображения, побудившие Штрауса уйти в отставку. Одновременно он призывает его сохранить более или менее хорошие отношения с Венской оперой. Разумеется, оперы Штрауса не будут выброшены из репертуара. Но существует большая разница между тем, чтобы «выбросить оперу из репертуара» и «любовно поддерживать в ней жизнь». Оценивая ситуацию с холодной практичностью, он считает, что те преимущества, которые предлагает Венская опера, — декорации работы Роллера, прекрасное оборудование сцены и сам оркестр, — делают нежелательным полный разрыв с Веной.[262] (Создается впечатление, что поэт не забывал и об угрозе сокращения его собственных доходов.)

Штраус внял доводам Гофмансталя и не пошел на полный разрыв с Венской оперой. Но простил он ее только через два года, когда (в декабре 1926 года) вернулся туда, чтобы дирижировать «Электрой». Вена чествовала его и аплодировала ему. Дом все еще оставался за ним, и в Вене была отпразднована свадьба его сына Франца (15 января 1924 года).[263] Франц женился на Алисе Граб, дочери богатого коммерсанта-еврея. Это была хорошенькая и умненькая блондинка, и Штраус постепенно к ней очень привязался. В сущности, она была одна из немногих людей, которых он по-настоящему любил. (Она до конца жизни была преданной женой Франца и хозяйкой дома в Гармише.)

Без сомнения, она помогла Штраусу избавится от антисемитизма, заложенного в нем отцом. А также Риттером и Бюловом. Но вообще-то с этим предрассудком он расстался еще раньше, по достижении средних лет; к тому времени у него возникло много связей в деловом и артистическом мире с людьми еврейской национальности. Среди них был Вилли Левин, банкир и коллекционер, который вел финансовые дела Штрауса; его издатели Фюрстнеры, Сельма Курц, Макс Рейнхардт, Отто Кан. В старости в нем иногда прорывались старые расистские предубеждения, но это были минуты глупой слабости. Элизабет Шуманн, которая ездила в турне по Америке со Штраусом и его сыном, записала в дневнике, что Штраус был терпимым и свободным от националистических предрассудков человеком.

Воспоминания Шуманн о Штраусе проникнуты теплотой. Он ей нравился. Видимо, потому, что ему приходилось так много работать, он был всегда в хорошем и ровном настроении. Он по-детски радовался тому, что сумел провезти в Соединенные Штаты контрабандные сигареты. Постоянно путешествуя по стране, он не имел возможности организовать игру в скат, но постоянно играл в покер, иногда засиживаясь за карточным столом до утра. Он сказал Шуманн: «Я приличный композитор, неплохой театральный руководитель, но лучше всего у меня получается организация турне». Однажды он потерял ноты одной из песен, которую она должна была петь на концерте, но заверил ее, что знает аккомпанемент наизусть. Однако он переоценил свою память, и номер был испорчен.

Кроме того, что он аккомпанировал Шуманн, он дирижировал Нью-Йоркским филармоническим оркестром и Филадельфийским оркестром. У него сложилось весьма высокое мнение об этих великолепных оркестрах. Ричард Олдрич писал в «Нью-Йорк таймс»: «После окончания каждого номера программы мистер Штраус первым делом выражал свою благодарность и похвалу сидящему перед ним оркестру. Он хлопал в ладоши, кивал головой, улыбался оркестрантам почти человечной улыбкой — и только после этого со строгой формальностью и щелкнув каблуками поворачивался к публике и отпускал ей холодный и сдержанный поклон».

Последний концерт состоялся перед Новым годом на Ипподроме в Нью-Йорке — здании, не предназначенном для исполнения музыки, но зато вмещавшем очень много людей. Олдрич сообщал: «Вчера мистер Штраус закончил свой визит в Соединенные Штаты на переполненном Ипподроме. Концерт прошел с большим успехом, как с его точки зрения, так и с точки зрения собравшихся. Говорят, он повезет домой свои собственные 50 000 долларов. В переводе на марки это весьма впечатляющая сумма, и еще более впечатляющая в переводе на австрийские кроны. Он также надеется привезти 500 долларов в пользу музыкантов Центральной Европы, все еще страдающей от последствий войны. Эти деньги он собрал с оркестрантов, которые выступали под его управлением».

Всего 500 долларов? «Все оценят, — саркастически заканчивает Олдрич, — бескорыстную заботу композитора о своих менее удачливых коллегах».[264]

Глава 16 «Интермеццо», «Елена», «Арабелла». Смерть Гофмансталя