«Каприччо» никогда не станет популярной оперой. Да разве сможет рядовой слушатель терпеть разговор, длящийся два с половиной часа! Но многие его любят — и не без оснований. Критик Уинтроп Сарджент недавно написал: «Мне доставило бы большое удовольствие просто слушать партитуру, не обращая внимания на развертывающуюся на сцене драму. Однако вместе с драмой музыка становится несравненно более содержательной…»[314]
В последние годы жизни Штраус опять начал писать для оркестра, но только небольшие пьесы. Второй концерт для валторны (ми-бемоль-мажор) можно считать посвящением памяти его отца. Это — виртуозная пьеса для валторны, которая дышит старомодным очарованием. Ее вполне мог бы сочинить Мендельсон. «Метаморфозы», этюд для сольных партий двадцати трех струнных инструментов, — гораздо более серьезное произведение. Это — своего рода свободная фантазия на тему из медленной части бетховенской «Героической симфонии» с отголосками монолога Марке из «Тристана». Настроение пьесы — грустное и элегическое. Мануэль Ролан, французский композитор и критик, биограф Равеля и Фальи, писал о «Метаморфозах»: «Может быть, Штраус прожил восемьдесят пять лет исключительно для того, чтобы создать эту великолепную вещь. Может быть, все его преувеличения, излишества, нескромность и прегрешения против хорошего вкуса были всего лишь неизбежными этапами на пути, который привел этого старого человека к открытию мудрости, к написанию этой умиротворенной и ностальгической музыки-раздумья».[315]
Возможно, пьеса не заслуживает такой высокой оценки, но это, несомненно, трогательная музыка, идущая из глубины опечаленного сердца.
Штраус окончил сочинение 12 апреля 1945 года. За день до этого русские вошли в Вену, и в тот же день англичане взяли Арнхейм. Через два дня американцы заняли Нюрнберг, и началось массированное наступление русской армии на Берлин. Двумя неделями позже Гитлер покончил с собой в своем бункере. Перед смертью он заявил, что войну спровоцировали «исключительно те государственные деятели разных стран, которые или сами евреи, или служат еврейским интересам». 30 апреля Третий рейх прекратил существование. За день до этого американцы оккупировали Мюнхен. Война настигла Штрауса на пороге его дома, и, хотя его особенно не тревожили, маловероятно, чтобы Паулине удавалось заставить солдат, приходивших в дом поглазеть на знаменитого старика, вытирать ноги о лежавший у порога коврик.[316]
На следующий год он написал маленький Концерт для гобоя. Это просто игрушка, или, как назвал его Штраус, «упражнение для кисти». Веселое настроение пьесы слегка окрашено в грустные тона. В ней композитор вспоминает «Тиля».
Самым лучшим сочинением последних лет жизни Штрауса, вернее, одним из лучших, написанных им за всю жизнь, являются «Четыре последние песни». Песню, которую на концертах обычно поют последней, Штраус сочинил первой — в мае 1948 года. Она называется «В вечернем свете» и написана на слова прекрасного стихотворения Эйхендорфа. В этой песне звучит такая умиротворенность, что становится ясно: композитор наконец обрел душевный покой. Музыка и слова идеально соответствуют друг другу. Когда жаворонки взлетают в небо, их полет слышен в звуках флейт. А когда они начинают петь, их песню подхватывают скрипки. Стихотворение кончается строчкой: «Может быть, это — смерть?» Штраус в этом месте цитирует пианиссимо мотив из «Просветления». Остальные три песни были написаны в сентябре того же года. Они называются «Весна», «Засыпая» и «Сентябрь». Невил Кардус, английский музыкальный критик, считал, что «Четыре песни» «представляют собой наиболее осознанное и прекрасное Abschied (прощание) во всей мировой музыке».[317] Потрясает искусство, с которым Штраус создает впечатление осеннего дождя в «Сентябре». Глубоко трогают заключительные строки песни, где поэт говорит об «уставших глазах».
Композитору не было суждено услышать исполнение своих «Последних песен». Их премьера состоялась в Лондоне через восемь месяцев после кончины Штрауса. Песни исполнял Флагштад, дирижировал Фуртвенглер. Лондонская аудитория тепло приняла это предсмертное сочинение Штрауса.
Остается только проследить последние моменты биографии человека, работа которого была закончена. Сэмюэль Джонсон терпеть не мог биографические книги, «которые начинаются с родословной и кончаются похоронами», но надо же как-то закончить историю жизни Рихарда Штрауса.
В конце войны Штраусу, запертому в Гармише, казалось, что ему никогда больше не придется путешествовать, никогда больше не придется дирижировать и он никогда больше не увидит любимые картины. Но судьба была к нему добра, хотя он действительно не увидел картину, которую, наверное, любил больше всех.