Рихард Штраус. Последний романтик

В конце августа болезнь Штрауса обострилась, и он был вынужден лечь в постель. Одним из его последних посетителей был Рудольф Хартманн, с которым он обсуждал «Данаю». Потом Штраус вдруг вспомнил «Зигфрида» и напел и продирижировал оркестровой фразой из этой оперы. Под конец он расплакался и извинился перед Хартманном за свою слабость. Когда Хартманн поднялся, чтобы уходить, Штраус сказал ему: «Передайте от меня привет миру». Потом он спросил: «Откуда эта фраза?» Ни Хартманн, ни Штраус не могли этого вспомнить. Эту фразу произносит Изольда в «Тристане», когда собирается выпить яд. Люди мистического склада ума, наверное, придадут значение тому факту, что в последние дни на ум Штраусу пришло слово «мир» и что в голове его промелькнуло воспоминание именно о «Тристане».

Штраус умер во второй половине дня 8 сентября 1949 года. Когда мир узнал о его кончине, многие были ошеломлены. Они думали, что он, как и подобает классику, умер уже очень давно. Паулина пережила его всего на восемь месяцев.

Глава 20 Штраус — композитор и человек

Мало кто станет отрицать, что Штраус был выдающимся композитором. Считают ли его таковым сегодня? Какая часть созданных им многочисленных произведений будет продолжать жить и дальше? Какие из них войдут в золотой запас человечества?

В этой книге я пытался показать, что в юности и в зрелые годы он проявлял задатки гения, но до конца они так и не реализовались.

Он создал свои симфонические поэмы за первые десять лет творческой жизни (1888–1898, с двадцати четырех до тридцати четырех лет); выдающиеся оперы — примерно за следующие десять лет (1905–1915, с сорока одного до пятидесяти одного года). Если бы кто-нибудь попытался предсказать его дальнейший творческий путь после «Ариадны», предсказание оказалось бы ошибочным: обещанный взлет не состоялся. Не считая прозрачно-ясных последних работ, более тридцати лет он творил под тенью нависших туч. В этой книге я пытался показать, что эти тучи были нагнетены культурной погодой в Германии, ухудшением климата, происшедшим в результате двух войн и с приходом тиранического режима. Не следует прямо связывать творчество художника с обстоятельствами его жизни. Но в случае Штрауса такая связь просматривается совершенно четко: он оказался во власти окружающего его мира. Его жизнь началась в эпоху энергичного романтизма: закончилась же она в интеллектуально скудном и политически жестоком мире, в котором от художника требовали подчинения и восхваления гитлеровского режима.

Так же как и весь его народ, Штраус впал в умственную и духовную деградацию. У него не оказалось духовных сил, чтобы воспарить над временем.

Даже его ранние симфонические поэмы следовали велению времени. Они носили ницшеанский характер, потому что в обществе имела сильное влияние ницшеанская философия — не важно, правильно или неправильно понятая, — восхвалявшая Сверхчеловека, в то время когда кайзер Вильгельм лихо закручивал свои усы. К тому же труды Штрауса слишком часто обволакивал туман немецкого мистицизма, мистицизма, который в лучшем случае утомляет, а в худшем — подстрекает к преступлениям.

Хулители Штрауса считают его чем-то вроде Джорджа Мура от музыки — искусным ремесленником, но неглубоким автором, которому предстоит быть быстро забытым.

Но по-моему, Штраус был несравненно более крупной фигурой.

Его лучшие произведения — музыкальная повесть о жизни души, и эта музыка идет прямо к сердцу слушателя. Он по-молодому интерпретировал молодость, и эти работы останутся вечнозелеными, как лавр. Он смело выражал сексуальное влечение, и его музыка проникнута гедонистическим эротизмом. Штраус был смел. Если эта смелость со временем приняла обличье классической респектабельности, что было неизбежно, она сохранила свою способность приводить нас в восторг. По крайней мере три его оперы могут соперничать с наиболее драматичными операми в мировом репертуаре. В «Электре» он достигает трагической силы, которая при всей своей нервозности очищает душу от всего низменного. Штраус был способен взмывать в небесные пределы, чему пример — начало «Дон Жуана» и трио в «Кавалере роз». Он также был способен рассказать забавную басню или весело пошутить, что мы видим в «Тиле Уленшпигеле». Он создал выразительные характеры, которые вошли в литературу и повседневность. Наша жизнь была бы беднее без Маршаллин, Октавиана, Зербинетты, Композитора и даже помешанной Саломеи. Этот наиболее уравновешенный из композиторов создал «сцены сумасшествия», которые и пугают, и вызывают жалость. Сцена с Клитемнестрой вселяет ужас, а «Дон Кихот» пробуждает чувство жалости.