Рикошет

Сидящий у входа курносый сержант милиции расплывается в радушной улыбке.

— Здравствуйте, Лариса Михайловна!

Пытаясь вспомнить, где видела его, скованно улыбаюсь.

— Здравствуйте…

— Дежурю вот. Начальник говорит, посиди мол, Борис Окуньков, пока в этом магазине.

Благодаря этой неуклюжей подсказке вспоминаю, при каких обстоятельствах познакомилась с Окуньковым. Правда, тогда он лежал на больничной койке и из-под бинтов были видны лишь веселые глаза, вздернутый нос и несколько веснушек. Борис задержал особо опасного рецидивиста, и это стоило ему двух месяцев госпиталя и многочисленных бесед со мной. Допрашивала его в качестве потерпевшего.

— Здравствуйте, Борис, — говорю я, невольно заражаясь оптимизмом сержанта.

Намереваюсь немного поболтать, но замечаю у прилавка знакомую фигуру, близоруко склонившуюся над разложенным по черному бархату столовым серебром. Подобно гранитному монолиту, над стеклом нависает не кто иной, как Гаргантюа из строительного управления.

Всегда настороженно отношусь к неожиданным встречам. Вообще, случайности раздражают меня. Однако проходить мимо человека, с которым еще вчера состоялась дружеская беседа, просто невежливо.

Пристраиваюсь рядом с Киршиным. Он поглощен лицезрением ложечек, вилочек, ножей и прямо-таки поедает глазами витой подстаканник с замысловатым вензелем и двумя полуобнаженными нимфами. Подстаканник хорош, но цена…

Дотрагиваюсь до круглого локтя Киршина:

— Чудная вещичка…

— Изумительная, — выдыхает он, не отрываясь от созерцания.

— И вот эта соусная ложка, — продолжаю я.

Киршин переводит взгляд с полюбившегося подстаканника на матово поблескивающую ложку, потом оторопело смотрит на меня. Белесые бровки вопросительно изгибаются. Во взоре появляется огонек узнавания. Уголки губ растягиваются, раздвигая свисающие щеки.

— Товарищ следователь?! — пищит Киршин. — Вот не ожидал… Тоже серебром интересуетесь?

— И серебром тоже…

— Стуковские побрякушки ищете?

— А вы?

— Люблю серебряную посуду, — мечтательно закатывает глазки Киршин, но тут же лукаво подмигивает: — Смотреть…

Машинально отвечаю ему тем же. Это сбивает Гаргантюа с толку. Выпятив живот, он медленно произносит:

— И покупаю… Иногда… Вот и сегодня зашел. У жены скоро день рождения, — он снова становится насмешлив:

— Чтобы и ей приятно, и в доме польза…

Извинившись, Киршин плывет к выходу. Когда дверь за ним захлопывается, сержант окликает меня:

— Лариса Михайловна, это ваш знакомый?

— Нет, свидетель.

Окуньков кивает с видом человека, чьи самые худшие подозрения начинают оправдываться:

— Так и думал… Часто он тут бывает. Поварешки берет серебряные, ложки какие-то чудные… Зачем?.. Ведь та же поварешка в хозяйственном рубля три стоит.

— С серебра кушать полезно, — доброжелательно улыбаюсь я и, надеясь на наблюдательность Окунькова, спрашиваю: — Речники в магазине бывают?.. В скупку не приходил человек в форме речника?

Борис смешно морщит нос, отрицательно крутит головой:

— Не видел. Спрошу у напарника. Если появится, задержать?

— Не надо. Узнай у товароведа, что за человек и позвони мне. Кстати, товароведа как зовут?

— Вероника. По отчеству не знаю, — разводит руками Борис.

Для меня всякое имя имеет свой образ. Вероника — всегда ассоциируется с чем-то воздушным, утонченным. Когда вхожу в кабинетик товароведа-оценщика, этим ассоциациям приходит конец.

У шкафа перелистывает каталог «Ювелирторга» рослая красавица, чьи формы могли бы привести в восторг самого Рубенса. Со стены задумчиво улыбается пышная блондинка с гладко причесанными волосами, рекламирующая драгоценности. Двух красавиц на столь небольшое помещение явно многовато.

— Что у вас? — с профессиональной вежливостью в голосе спрашивает Вероника.

У меня есть удостоверение, и я показываю его. Вероника тем же тоном предлагает сесть и интересуется, чем может быть полезна.

— Вам направляли список драгоценностей…

— Да, мы получали, — соглашается товаровед.

— Из того, что указано в списке, что-нибудь поступало?

Это я спрашиваю на всякий случай, так как в сопроводительном письме Валентины была просьба немедленно сообщить, если кто-нибудь принесет ценности, похищенные из квартиры Стуковой.

Вероника неопределенно пожимает плечами и начинает перекладывать на столе бумаги. Затем, виновато улыбнувшись, выдвигает ящик.

Удерживаюсь от реплик. Хотя очень хочется высказать свое мнение по поводу отношения некоторых граждан к письмам правоохранительных органов. Особенно к таким. Оно должно лежать на самом видном месте. Под стеклом.

Гляжу на перетряхивающую содержимое ящиков Веронику и убеждаюсь, что не зря заглянула в «Топаз».

— Вот оно! — победно восклицает Вероника, вытягивая на поверхность лист бумаги со знакомым угловым штампом нашей прокуратуры. — Я же говорила, мы получали!

Хмыкаю с изрядной долей сарказма, и щеки Вероники покрываются румянцем, пробивающимся сквозь плотный слой тон-крема.

— Извините, столько документов. За всем невозможно уследить. А я еще болела полторы недели.

Предлагаю вместе проверить, не сдавались ли в августе драгоценности Стуковой. Вероника облегченно вздыхает и подает большую книгу: