Рикошет

Танечка — удивительный человек. Любое событие она воспринимает не иначе, как трагедию, как взрыв сверхновой, как цунами. Даже простой вопрос шефа, нет ли почты, способен вызвать на ее хорошеньком личике безысходное отчаяние и полный горечи возглас: «Ну, никто не пишет!». Все прекрасно знают это свойство Танечкиного характера, но ее эмоциональная сверхискренность сбивает с толку. Прямо гипноз какой-то!

Как и следовало ожидать, шеф совершенно спокоен и вовсе не встревожен моим отсутствием. Не переступая порога, робко спрашиваю:

— Вы меня искали?

— Я?.. Не очень. Просто интересовался, показывалась ты или нет.

Смело шагаю в кабинет. Усевшись, коротко сообщаю, чем занималась с утра.

— Ну-ну… Это уже кое-что, — с удовлетворением говорит Павел Петрович, потом добавляет: — Только не торопись с выводами. Не всегда это приносит пользу…

Возразить нечего, и я покидаю кабинет.

Один из стульев в коридоре занят Путятовой. Но не Риммой, а Людмилой. По-моему, я не вызывала ее? Спрашиваю об этом юное создание. Она слегка краснеет, поводит пышной шеей и смущенно объясняет, что пришла по собственной инициативе.

— Перстень принесли? — бросаю через плечо, не отрываясь от процесса отпирания замка.

Оглядываться мне нет необходимости. Уверена, что угадала.

Приглашаю племянницу Стуковой пройти в кабинет, и когда усаживаемся, протягиваю ладонь:

— Давайте.

Безмятежно-голубые глаза Людмилы не выдают волнения, но руки подрагивают. Она долго не может открыть сумочку. Наконец «молния» поддается.

Никогда прежде не доводилось видеть бриллиант стоимостью в сорок две тысячи. Ничего особенного! Даже обидно за тех, кто из-за вещицы готов угодить за решетку на долгие годы. Меня лично этот камушек в экстаз не приводит. С сожалением смотрю на осунувшееся от ощущения невозвратимой потери лицо Людмилы.

Открываю сейф, незаметно для посетительницы подмигиваю мускулистому молотобойцу из артели «Ударник», достаю бланк протокола добровольной выдачи, заполняю его и протягиваю Путятовой:

— Распишитесь…

— Вы его… совсем?.. — помертвевшими губами говорит она.

— Все зависит от обстоятельства дела и от вашей искренности…

Юное создание ставит свою незамысловатую подпись, обреченно роняет руки на колени.

Вынимаю еще один бланк. На этот раз — протокола допроса.

Жестко спрашиваю:

— Почему вы солгали мне в нотариальной конторе?

— Не знала, как поступить…

— Не знали, как выгоднее для вас?

Людмила поводит плечами:

— Если хотите, да…

— Теперь знаете?

— Посоветовалась… Говорят, раз я наследница, перстень все равно перейдет ко мне.

Смотрю на нее и раздумываю. Если она причастна к убийству, хватило бы у нее наглости и смелости на столь рискованный шаг? Вряд ли. Положим, наглости бы хватило, но чтобы придумать подобную комбинацию, нужен изощренный ум, а не головка, усеянная легкомысленными кудряшками. К тому же, Путятова не из тех, кто способен поставить на карту такую дорогую вещицу, как перстень. Она наверняка осведомлена о том, что наследник, причастный к смерти наследодателя, лишается права на наследство.

— В том случае, если не вы убили тетушку, — довольно резко замечаю я.

— Значит, вы вернете перстень? — радостно привстает юное создание. — Ведь я уже говорила, что не убивала.

Игнорирую этот вопрос Путятовой. Смотрю в ее небесные глазки:

— Как он у вас оказался?

— Тетя дала поносить. А тут с ней такое приключилось…

Определенно у Людмилы очень устойчивая психика. Тетушку убивают, а она удобно называет это: «такое приключилось».

— Я так и не поняла, в связи с чем вы дважды давали ложные показания? Мне и Валентине Васильевне.

— Испугалась, что арестуют. Перстень-то у меня. Вот и сказала, что его украли.

— Сейчас уже не боитесь?

— Чего бояться, — проясняется лицо Людмилы. — Я не убивала.

— Ответственности бояться. Хотя бы за дачу заведомо ложных показаний, — сухо говорю я.

— Я узнавала, — отвечает она жизнерадостно улыбаясь. — Характеристики хорошие, молодая, не судимая, работаю. Много не дадут. Выплыву!

— Такие, как вы, не тонут.

Юное создание вздергивает наметившийся второй подбородок:

— Что вы имеете в виду?

— То, что сказала… Распишитесь, пожалуйста, в протоколе допроса.

Оставшись одна, подхожу к окну. После такой беседы самое время поразмыслить о вопросах нравственности и о том, как пагубно действует на молодой организм «стуковщина».

33.

Бодро звонит телефон. От неожиданности вздрагиваю. Хватаю трубку, но она выскальзывает и падает на рычаг. Через несколько секунд снова звонок. Осторожно снимаю трубку:

— Слушаю.

— Это Вероника, из ювелирного. Как мы и договаривались, звоню вам. Только что был Карпов.

— Где он сейчас? — быстро спрашиваю я.

— Не волнуйтесь, мы все сделали, как вы говорили. Он придет через полчаса за деньгами.

Бросаю в трубку:

— Сейчас буду!

Через пятнадцать минут я в магазине «Топаз».

Предупреждаю дежурного милиционера, что может потребоваться его помощь. Курносое лицо Окунькова становится серьезным:

— Понятно.

Вероника возбуждена. Даже странно видеть эту большую, пышущую здоровьем и красотой женщину перепуганной до такой степени.

— Не по себе как-то… Никогда живого преступника не видела.