Рикошет

— Присутствовала… Ох, и кровищи тут было! Надо же, беременную женщину заставили на покойника да на кровищу глядеть.

Задумчиво закусываю губу. Действительно, крови должно было быть много. Судебно-медицинский эксперт указал, что череп Стуковой был проломлен в области виска. Смерть наступила мгновенно. Орудием убийства, по его мнению, послужил тупой твердый предмет. Вот такое веселенькое заключение…

Оглядев комнату, спрашиваю у дворничихи:

— Обстановка нарушена во время осмотра? Или все перерыли, когда опись делали?

Брошенный в адрес ЖЭУ камешек не остается незамеченным. Конкордия недовольно сводит брови. Зинаида Ивановна зорко осматривается:

— Нет… Когда следовательша пришла, уже был беспорядок. В шкатулке кто-то рылся, в шифоньере…

Вспоминаю, что с платяного шкафа и шкатулки взяты отпечатки пальцев. Одни принадлежат хозяйке, другие, к сожалению, не пригодны для идентификации. «Пальчики» Малецкого тоже найдены, но совсем на других предметах.

Прошу понятых и представителей ЖЭУ быть внимательными и приступаю к осмотру. Делая пометки в блокноте, медленно продвигаюсь вдоль стен. Останавливаюсь у зеркала. Стекло слегка помутнело от времени, но, наверное, прослужит еще лет сто. Вот только эта царапинка у края. Маленькая, чуть больше сантиметра. Чтобы поцарапать стекло, тем более такое и так глубоко, нужно… Нужен алмаз! Алмаз… Или бриллиант. Кто же проверял подлинность камня? Кстати, от кого узнали, что похищен перстень, другие ювелирные изделия и сберегательная книжка на предъявителя? Интересуюсь у Зинаиды Ивановны.

Она без промедления отвечает:

— Малецкие сказали только про перстень. Что еще украли, они не знали. Это подруга Анны Иосифовны все обсказала.

— Какая подруга? — переспрашиваю я.

— Августа Дмитриевна. Она все к покойнице ходила. Фамилию не скажу… Следовательша осмотр делала, а она как раз пришла. Расстроилась сильно, но все обсказала: что было и где хранилось. Потом ей совсем плохо стало. На «скорой» и увезли…

Продолжаю осмотр. У ножки комода замечаю маленький белый прямоугольничек. Поднимаю его. Это билет на электричку до станции Новосибирск-главный, датированный восьмым августа.

Поворачиваюсь к Конкордии Петровне:

— Когда вы производили опись?

Настороженно глянув на билет, она тихо отвечает:

— Седьмого.

Мне это совсем не нравится. Интуитивно чувствую, что приобретенный восьмого августа билет не мог быть обронен ни седьмого, ни даже третьего, когда, как утверждает судебный медик, была убита Стукова. Что же это такое?! То отклеивают, то приклеивают бумажку с Валиной печатью!

А вот это совсем никуда не годится! Зачем же трогать чужие вещи?! Невооруженным глазом видно, что стоящий на комоде портрет интересной молодой женщины кто-то брал в руки. На бронзовой рамке в виде переплетенных листьев слой пыли тоньше, чем на других предметах.

— Это Анна Иосифовна в молодости, — заметив, как пристально я рассматриваю фотографию, подсказывает дворничиха.

Осторожно поворачиваю рамку. Толстый картон с золотым тиснением: «Томск. Фотография Пейсахова» надорван. Края разрыва пропылиться не успели. Когда портрет осматривала Валентина, картон был цел. Придется отправить его на экспертизу.

— Товарищи понятые, обратите внимание, — бережно опуская портрет в полиэтиленовый пакетик, говорю я — Этот предмет изымается.

Замечание излишнее. Понятые с интересом следят за моими действиями.

Перехожу к столу. Пепельница из синего стекла полна окурков. В основном папиросы «Беломорканал», но есть и три, едва начатых, сигареты «Опал» с характерным прикусом фильтра.

Негромко интересуюсь:

— Стукова курила?

— Дымила покойница.

Этот возглас раздается из прихожей. Оглядываюсь. В дверях переминается с ноги на ногу старичок по имени Эдуард Феофанович.

— Прошу прощения, но было открыто… — виновато улыбается он, встретившись со мной взглядом. — А Стукова на самом деле покуривала, «Беломорчик» предпочитала, фабрики имени товарища Урицкого. Мы с ней иногда на лавочке сиживали.

Делаю короткую запись в блокноте, вынимаю еще один полиэтиленовый пакетик и высыпаю в него содержимое пепельницы. Потом перехожу к обозначенному мелом силуэту. Слышится вздох Зинаиды Ивановны:

— Вот здесь она и лежала… Прямо как к смерти приготовилась. Выходное платье на ней… Лица-то не видно было, одеялом кто-то прикрыл. Вон тем…

Скомканное одеяло лежит на кровати, у самой стены. На бежевом фоне отчетливо видны засохшие бурые пятна. Убираю его в сторону и настораживаюсь. Между стеной и кроватью поблескивает какой-то предмет. С трудом дотягиваюсь до него; соблюдая все меры предосторожности, извлекаю маленький, но увесистый утюг. У меня дома такой же. Только на этом пятнышки, похожие на кровь. И прилипший седой волос.

Зинаида Ивановна что-то шепчет и крестится. Конкордия и лифтерша бледнеют. Электрик кисло морщится. Лишь Эдуард Феофанович, проявляя философское отношение к жизни и смерти, раздумчиво покачивает головой.

Покончив с составлением протокола осмотра, знакомлю с ним понятых и представителей ЖЭУ. Они расписываются и с облегчением выходят из квартиры.